– Когда я училась в школе, - Виктория предусмотрительно зажала пятками рислинг и взмахнула руками, чертя в воздухе непонятные круги, - то всем учёным мужам в учебниках крылья рисовала. Однажды отцу это надоело, и он наказал меня за мародёрство. Две недели домашнего ареста и никаких тостов с клубничным джемом.
– Тост без джема – завтрак на ветер, - с сознанием дела кивнул Люцифер. У них на Первом Круге так пытают на Страстную неделю и по нечётным четвергам зимних месяцев.
– ДА! – Она аж подпрыгнула и хлопнула в ладоши, хмельно радуясь негаданному взаимопониманию. – Пришлось идти с повинной и бубнить, что всё это ради будущей карьеры художницы. Тогда папа сказал, что художник – это не профессия, потому что художнику нужно быть голодным. А хуже голодной меня, только я, которая натёрла мозоль. И ещё я всегда любила математику. – Девчонка опьянела и растеряла всю свою педантичную сухость, становясь живой, звонкой, совершенно чудесной. Он прикинул, что надо сделать, чтобы отвести от неё взгляд, и понял – ничего. Ничего Люций не станет делать, всё его устраивает. – К концу старших классов кто-то пошутил про одну лишнюю хромосому. Ну, ты наверняка слышал, всего одна дополнительная хромосома, и мы были бы дельфинами. А я запомнила. Подумала тогда, хочу клонировать человека, но с крыльями. Если христианство дозрело до ЦЕРНа, до клонирования тоже снизойдёт.
Про дельфинов, конечно, неправда. Его дед, учредитель всего сущего по имени Шепфа, создавал дельфинов, как доминирующий, титульный вид на Земле, пока второй его дед, тёмный брат-близнец Шепфамалум, не внёс свои коррективы и не населил планету людьми. Шепфа тогда знатно матерился и даже наделил дельфинов ногами для прямохождения. Очень быстро выяснилось, что вид рыб, выходящих из воды и праздно разгуливающих на суше, шокирует остальных. Динозавры с их и без того слабой, нервной системой, вздрагивающей от каждого метеорита, вообще разом вымерли.
Пришлось откатить обновление до старой версии, хотя нет-нет, но археологи потом ещё долгое время находили рыбьи скелеты с дополнительными конечностями. А «Русалочка» - это уже гораздо позднее какой-то датчанин напридумывал, хоть и переврал от и до.
Не женщина с рыбьим хвостом, а рыба с человеческими ногами.
– А ты? Ты учишься или работаешь?
– Студент, - хмыкнул Люцифер, оставляя ей пространство для воображения. Пусть сама додумает, где его альма-матер. Он же нашёл в себе силы додумать, что у Уокер под пижамой. Благо, та не претендовала на победу в конкурсе монашеских роб.
– Зачем ты залез в наше окно?
– Я уже говорил.
– Я тебе не верю.
– У тебя проблемы с доверием.
– Ага! Попался! Я тебя раскусила!
«Как бы не так, даже до начинки не добралась! – Смертных не только убивать, их и трахать запрещено. – Фуфуфу, она же с Земли, о чём ты думаешь?! – Уточнил основной, предельно высокомерный внутренний голос. – О ней, - сказал другой, совершенно ему незнакомый».
– Пояснишь?
– Ты – будущий психоаналитик! – Вероятно, в мире точных наук Вики Уокер мозгоправы разговаривали именно так.
– Какая прозорливая. – Почти. Люций – сын Сатаны, а значит будущий монарх. Все монархи – немного душевные пастыри. – Ты говорила про отца. А мать?
– Её нет. Мне было пять, когда она погибла в аварии, - сообщили спокойным, давно примирившимся тоном, напрочь лишая демона остатков сомнений.
Он знает её фамилию, он знает её происхождение, он знает, где она учится, и ещё знает, что на её груди темнеет родинка, а под пижамой нет белья. Ужасно захотелось попробовать на зуб и убедиться воочию.
– Понятно.
– Ого!
– Что «ого»?
– Обычно в ответ на это я слышу «Мне очень жаль» или «Примите мои самые искренние соболезнования», где из искренности только елейный тон, которым мягко стелют, но жёстко спать.
– Тебе не нужны соболезнования.
– С чего ты взял?
– Ты – странная.
– Мне говорили.
– Напоминаешь жидкость в сосуде.
– А может ты никакой не психолог, а химик?
– В стекле жидкость заперта, но если сосуд разбить, куда та потечёт и какую примет форму, неизвестно.
Девица напротив оглушительно икает. Снова. И заливается краской с головы до пят.
– Непредсказуе-ик-мая! – Пальцами она впивается в бутыль и щедро, залпом хлещет мутную жижу. – Мне так мать говорила. Или я так помню.
– А ты умеешь испортить момент своими родственниками, Уокер! – Он даже гоготнул. У них тут только-только намёк на интим проклюнулся, и «здравствуйте, серафим Ребекка».
– Она была жёсткой тёткой, - словно не расслышав и уняв спазм, Вики продолжает заплетающимся языком. – Но очень любила путешествовать. Отец, наоборот, ленивый и не пьющий, к путешествиям по Европе он не приспособлен, но в медовый месяц пожертвовал собой во благо материнского счастья. Он и сейчас любит вспоминать, как мечтал только о диване и бургере, пока она фотографировала очередной зáмок и зудела «Потерпи до Валенсии, там паэлья и устрицы». А он вырос в Индиане, его кормили коровами, зажаренными целиком. Устрица для него – это слово из семи букв по горизонтали. И мать вечно злилась «Не порть своим нытьём мою Испанию». Иначе, говорила, кастрирую. Прямо щипцами для разделки лангуста кастрирую.
«Вынужден признать, по слухам она не сильно изменилась», - если пьяная Непризнанная сейчас разрыдается в приступе ностальгии, он почти согласен выдать ей свою рубашку вместо платка.
– Ты странно смотришь, - видимо она и правда непредсказуемая, потому что истерики не случается. Вместо ожидаемого потока слёз её голос становится глухим, утробным, он такое на раз-два сечёт.
– Как?
– Словно убить хочешь.
– И тебе страшно?
– Ну не убьёшь же ты меня, в самом деле?! – Уокер отмахивается то ли от вопроса, то ли от собственных мыслей, - ты не похож на убийцу, зато на грабителя, да, похож!
А он убил бы, вот в чём соль. Пока лицо не посинеет, не захрустят позвонки, из горла не вырвется последний, сиплый писк, он бы сжимал её шею… Да какого ляда ему столько думается про эту шею?!
В общем, прикончить девицу Люцифер готов, просто не сегодня. Слишком много процессуальных хлопот с этими земными смертями вне Книги Судеб.
И отец, конечно, отмажет, но и из Школы выпнут с волчьим билетом, как пить дать.
– Так что я пришёл красть? – В целом, она близка к истине. Впрочем, просто свистнуть трусы́ из комода он не может, это будет не по-спортивному.
– М-м-м… моё сердце? – Ляпнула и расхохоталась. – Ладно-ладно, тушé, я шучу! Всего лишь вспомнила, как эффектно ты появился с этими красными линзами и мрачными татухами, и подумала, что будь я истинной христианкой, не усомнилась бы в словах раба Божьего Кристобальда, написавшего в монастыре Святого Себастьяна в 1582-ом году: «Когда вы решите, что, наконец-то, поймали дьявола в капкан, вы увидите, что он сидит в вашем собственном кресле и прикрывается вашим именем».