Что вам еще нужно? История моей жизни? Вы это серьезно? Впрочем, почему бы и нет? Я не сомневаюсь, что она тщательно задокументирована. Какая кинозвезда, какой видный по литик могут сообщить вам свой точный вес, измеренный в полдень каждого прожитого ими дня?
Взвесить меня в общем-то не трудно. Но где провести грань между мной и моим хозяином? Нельзя же разрезать нас каждый раз, когда они собираются взвесить меня; разумеется, их не остановила бы необходимость убить при этом множество кроликов, но частое повторение такой операции может нарушить равномерность моего роста.
Так вот, вместо этого они прикрепляют меня к небольшим пружинам и заставляют колебаться в том узком пределе, который выдерживают кровеносные сосуды, связывающие меня с хозяином. Затем они изучают резонанс системы (состоящей из меня, пружин, путаницы кровеносных сосудов и кролика, подвергнутого анестезии и застывшего в полной неподвижности), измеряя доплеровский эффект лазерного луча, отражающегося от дюжины зеркал, прикрепленных к моей шкуре. После этого в ход идет математическая модель, основывающаяся на усовершенствованном алгоритме Марката-Левенберга и учитывающая 97 параметров. В итоге может быть получена наиболее вероятная оценка моей массы.
Чтобы определить при посредстве технического языка эту изящную процедуру, они используют обычно термин «трясучка».
Что они делают после того, как вся эта гротескная машинерия даст им число, которое они соглашаются проглотить? Это число запускается в один компьютер, переходит в другой, заносится в базу данных, содержащую все предыдущие замеры и, наконец, отображается в виде кривой, которая распечатывается на лазерном принтере последней модели. Каждый день они устраивают базар вокруг очередного графика, который затем с гордостью прикрепляют к стене, хотя он и отличается от вчерашнего одной-единственной точкой. Наверное, графиками с данными о моем весе можно было бы обклеить, словно обоями, несколько комнат.
Сегодня, например, мой вес равнялся 1,837 килограмма (плюс-минус 0,002 килограмма). О, я хорошо помню день, когда достиг магического числа в один килограмм. Мне кажется, это было вчера. «И кто бы мог подумать, — восхитился один из моих надзирателей, когда я преодолел десятичную запятую, — что несколько лет назад это была всего лишь соринка в глазу главного онколога!»
Да, верно, они называют это «онкологией». Это слово встречается далеко не во всех, хотя и достаточно объемистых, словарях. Любой бродяга и даже его пес наверняка слышали про рак. Название «Отдел по изучению рака», говорите вы, отнюдь не было бы лишено достоинства, но вывеска «Отдел онкологии» содержит в себе имя древнего божества Логос, которому они все, как считается, служат; отказаться от этого небольшого знака уважения было бы опасным святотатством. Или, если подойти к вопросу под иным углом, чего можно ожидать от своры претенциозных толстозадых типов, которые полагают, что знание латыни и греческого является главным признаком цивилизованного человека, а поэтому говорят своим супругам «omnia vincit amor» и предлагают своим любовницам посткоитальные ментоловые конфетки.
Но вернемся к истории моей жизни. Начнем с самого начала. Моим отцом был банальный нейрон в мозгу обычной крысы. Считается, что нейроны не способны делиться, но наш главный онколог посвятил тридцать лет изучению различных инфекций, воздействия яда и различных травм, подталкивающих нормальные клетки нейронов к яростному воспроизводству. И он не только достиг понимания и способности предвидеть поведение своего слепого противника, но и превзошел его по всем статьям. В конце концов, какой вирус имеет возможность отработать несколько тысяч часов на суперкомпьютере, чтобы предсказать поведение третичных структур протеинов, код которых он копирует?
Когда главный онколог решил, что достижений электроники будет достаточно, то перешел в лабораторию. Шаг за шагом, месяц за месяцем, он (точнее, его человеческие и механические инструменты) собирали молекулу, предсказанную светящимися буквами, заявленную заранее в информационных бюллетенях. Словно смерч, проект захватывал слишком любопытных зрителей, высасывал из них жизненные соки с помощью центрифуг и вибраторов и выплевывал жалкие останки. Об этом нередко с гнусной ухмылкой заявляет главный онколог, когда его окружают люди, которым платят за то, чтобы слушать его, кивать головой и ездить с его разрешения на международные конференции. «В первый год мы израсходовали больше диссертантов, чем лабораторных крыс!» Он сам, разумеется, сохранял полное спокойствие, находясь в полной безопасности в «глазу» циклона.