«Ничего, мы это быстро поправим, сейчас печурку раскочегарим и всё оживёт», – подбодрил себя Артём.
Переодевшись в рабочую одежду, он сходил в дровяник, доверху набитый берёзовыми поленницами и принялся за растопку. Ещё год назад он нанимал печника переложить печь, и тот сработал на совесть, тяга была, что надо, да и дымок не травил через швы. Вскоре первые поленья дружно затрещали в объятиях жаркого пламени, и дом стал понемногу оживать теплом. Подбросив ещё пару полешек, Артём отправился расчищать площадку под стоянку своего Форда. Он уже почти заканчивал работу, когда услышал за своей спиной голос:
– Никак Артёмка наш пожаловал! А я гляжу, инмарка чья-то к забору упёрлась и вроде кто-то во дворе орудует, думаю, пойду гляну ты иль не ты. И точно ты! Здоров будешь, Артёмка!
– Я это, дядя Миша, кому ещё здесь быть. Здравствуйте. Как вы тут?
– Хе-хе, мы тут как у Христа за пазухой, свет светит, дровишки греют, чужой не тревожит, живём помаленьку, не тужим. А ты зачем пожаловал, Артёмка, дом проведать?
– Да я, дядя Миша, пожить немного хочу здесь, устал что-то от работы, свежим воздухом хочу подышать, на лыжах походить, может, с удочкой посижу у лунки. Ловится, дядя Миша?
– Да куда ж ей деться то, рыбалим помаленьку. Правильно ты решил, Артёмка, дело стоящее, наш соснячок не только хандру выветрит, но и всякую душевную болячку упокоит, да и мышце сердечной тонус поправить тоже не грех. Правильно решил, правильно. С харчами-то как у тебя?
– На неделю хватит, я по пути в магазин заскочил.
– Да то же магазинное, переработанное, уже неживое. Загляни к нам с Любашей, когда управишься, мы тебе своего соберём с огорода, картошечки с морковью, огурчиков солёненьких, приправки какой. Заходи, Артёмка, посидим по-соседски ради такого случая Любаша и настоечки своей нам по стаканчику накапает. У нас с ней уговор по этой теме, сам, поди, знаешь, после смерти Вани я переусердствовал с этим делом… сейчас вот только по праздникам, а тебя она вон как уважает, на радостях праздник и организуем внеплановый.
– Спасибо, дядя Миша, конечно, загляну, – улыбнулся Артём.
– Ну и ладушки, – сказал мужчина и с грустью вздохнул:
– Эх, Артёмка, Ваня-то покойничек шибко тебя ждал всегда и в разговорах нашим о тебе всё упоминал… жаль рано ушёл, душевный был мужик. Ну не буду утомлять тебя, Артёмка, обживайся.
– Хорошо, дядя Миша, тёте Любе привет передайте.
– Да, поди, сам передашь, – блеснули лукавинкой глаза Михаила.
Артём проводил взглядом удаляющуюся фигурку в зелёном бушлате и задумался. Дядя Миша хоть и был на лет пять моложе его деда, но дружили они давно ещё с молодости, вместе охотились, рыбачили, частенько захаживали друг к другу в гости, они любили поговорить по душам и не обязательно за рюмочкой горькой. Артём видел, что дядя Миша до сих пор тоскует по своему другу, хотя прошло уже два года. Перед смертью Ивана Фёдоровича Артём не часто баловал его своим вниманием, то работа, то круизы с друзьями, он постоянно откладывал поездки, находя самые разные причины, а дед ждал его, ждал даже больше чем его родителей.
Ему вдруг стало стыдно за себя, за своё равнодушие к близкому человеку так любившему его.
«И ничего нельзя изменить, ничего… имеешь не ценишь, а потеряешь… прости, дед, прости за всё и не сердись там на меня дурака», – нахлынули на него запоздалые раскаяния.
Артём вспомнил о родителях, живших в другом городе, и твёрдо пообещал себе навестить их, если всё сложится удачно. О Даше он старался не думать, ему так было легче готовиться к неизвестному, но не всегда это получалась, её лицо то и дело появлялось перед его глазами. Артём встряхнулся от грустных мыслей и принялся за остатки двора, а потом навёл порядок в доме, хоть бардака там не было, но пыли хватало. Ближе к вечеру он заглянул к дяде Мише с тётей Любой и засиделся у них до поздней ночи. Люди они были простыми, хлебосольными, за хорошим разговором время пролетело незаметно. На радостях тётя Люба накапала им не по одному стаканчику, расстаралась так же с закуской, понимая, что такими встречами судьба их баловать не будет. Возвращался домой Артём в приподнятом настроении, ночь радовала крепким морозцем и нереально яркими звёздами, он даже не помнил, когда в последний раз наблюдал такую красоту, в городе точно не видел. Ему вновь стало стыдно за свою слепоту.