Только призыв к вечерне — церемонии, возвещающей окончание работы, — прервал неистовый труд Эвелина. Он отстоял службу, поужинал вместе со всеми и удалился в свою комнату, крошечное помещение с единственным стулом, на который Эвелин обычно ставил свечу, и плоской складной койкой.
Сейчас с работой было покончено, и боль захватила его целиком. Несмотря на усталость, юноша боялся, что не уснет. Образ матери вытеснил из его сознания все остальное. Может, ее дух посетит его, прежде чем удалиться на небеса? Может, она придет, чтобы сказать своему младшему сыну последнее «прощай»? Или Анна-Лиза простилась с ним, когда он скрылся за воротами Санта-Мир-Абель?
Устав ворочаться на койке, Эвелин зажег свечу и огляделся по сторонам в ее неверном свете, как будто ожидая, что из сгустившейся в углу тени вот-вот появится мать.
Она не пришла, к его глубокому разочарованию.
Юноша сел на постели, свесив голову и положив руки на колени. На глазах выступили слезы, но он сдерживался изо всех сил, не желая проявить слабость или недостаток веры. Священное писание обещает небеса достойным, а кто больше заслуживает благодати, чем кроткая и великодушная Анна-Лиза Десбрис?
По щеке скатилась слеза, за ней другая. Он наклонился и уткнул лицо в ладони. Рыдания сотрясали его плечи. Он боролся с ними, взывая к Богу с молитвой, но ничто не помогало. И тут колени его подогнулись, и он соскользнул с кровати и оказался на полу. Свернувшись калачиком, точно ребенок, тоскующий по матери, он умолял ее поскорее прийти.
В конце концов, спустя час или даже больше, Эвелин начал успокаиваться, снова сел на койку и сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь унять последние рыдания. Что означали его горе и слезы, думал он. Неужели и в самом деле недостаток веры? И пришел к выводу, что нет. Он оплакивал не Анну-Лизу, которой сейчас хорошо, а самого себя, братьев и сестер, отца — всех, кто знал его мать и в этой жизни больше никогда не встретится с ней.
Его вера все так же крепка, и он не оскорбил памяти матери. Эвелин наклонился, собираясь задуть свечу, но в последний момент остановился и снова внимательно вгляделся в затененные углы. Пусто. Дух матери не явился ему. Юноша вздохнул.
Кто знает? Может, он увидит ее во сне.
Неслышно ступая, два человека отошли от закрытой двери комнаты брата Эвелина.
— Ты удовлетворен? — спросил Джоджонах, когда они удалились достаточно далеко.
Сигертон с удовольствием слушал плач Эвелина — значит, этот чересчур набожный юноша не лишен человеческих эмоций. Но это обстоятельство ни на йоту не изменило его позиции в отношении молодого человека.
— Отец Маркворт благословил меня показать камни брату Эвелину, — в спину ему сказал Джоджонах.
Сигертон резко остановился, яростный протест уже готов был сорваться с его губ. Но он лишь кивнул и двинулся дальше.
Значит, вопрос решен. Брат Эвелин Десбрис станет одним из Собирателей.
Эвелин старался держать очи долу, как и положено человеку его звания, но все равно просто не мог не заметить окружающего его великолепия, когда вслед за магистром Джоджонахом он шел извилистыми коридорами Лабиринта, самого тайного и почитаемого места в Санта-Мир-Абель. Места, куда никак не рассчитывал попасть только что вступивший в обитель новичок.
Джоджонах не дал никаких внятных объяснений этому факту; так, несколько общих фраз о том, куда они направляются. Эвелин пробыл в аббатстве всего несколько недель, но уже успел узнать, что иногда студентов приглашали в Лабиринт для исполнения каких-то особых задач. Удивляло лишь, что магистр Джоджонах предпочел воспользоваться услугами такого зеленого новичка, как он, а не тех, кто был старше и опытнее.
Свое удивление Эвелин, конечно, держал при себе — не его дело было задавать вопросы наставнику. Он повиновался без единого слова и сейчас неслышно шел рядом с дородным магистром, украдкой бросая взгляды по сторонам. Увиденное поражало воображение. Золотые узоры по обеим сторонам дверей; удивительная, сложная резьба на опорных балках; мозаичные узоры на выложенном плиткой полу; гобелены, на изготовление которых, наверно, потребовались годы и годы. Магистр Джоджонах не смолкал ни на мгновенье, но говорил, можно сказать, ни о чем — о шторме, разразившемся двадцать лет назад, о том, что его любимый булочник переселился в селение Санта-Мир-Абель и что жена этого булочника на редкость здоровая женщина; последнее замечание показалось Эвелину уж вовсе бессмысленным. Впрочем, он слушал не очень внимательно, всецело поглощенный тем, что происходило вокруг.
Они остановились перед тяжелой дверью. И что это была за дверь! Тут уж невозможно было удержаться, чтобы не уставиться на нее во все глаза. Вырезанные на деревянной поверхности и умело раскрашенные батальные сцены, изображение святого Абеля, привязанного к столбу, вокруг которого пылает костер, исцеляющие руки Матери Бастибулы. Сцены сражения ангелов с демонами, могучий демон дактиль, заливаемый вызванной им самим из недр земли лавой и вопящий от боли. И над всеми картинами, от одного угла двери до другого, раскинулось Гало, это небесное чудо, имеющее здесь вид сияющего продолговатого овала. По мере того как взгляд Эвелина скользил по удивительным картинам, ему казалось, что перед ним разворачивается вся история мира, история веры. Изображения как бы перетекали одно в другое, и каждое потрясало, а складывающаяся панорама вызывала ощущение нескончаемого потока времени.
Возникло желание преклонить колена и молиться; возникло желание спросить, как зовут художника — или художников, — потому что, конечно, одному человеку не под силу создать такое. Однако прежде, чем слова успели сорваться с его губ, он понял, что это не важно, потому что весь этот труд не мог быть осуществлен без вмешательства Бога. Только Он, для которого все мы — Его дети, мог создать подобную красоту, и не имело значения, чьими руками это было сделано.
— Тебе известно о существовании Звенящих Камней? — отрывисто спросил магистр Джоджонах.
Эти слова прозвучали настолько неуместно, что Эвелин едва не подпрыгнул, недоумевая, как может магистр пускаться в какие-то разговоры перед лицом такой красоты.
Потом до него дошел смысл вопроса.
— Известно? — повторил Джоджонах.
Эвелин с трудом сглотнул, обдумывая, как лучше ответить. Конечно, он знал о существовании Звенящих Камней — дара небес Санта-Мир-Абель, источника всей магии в мире. Но знал он о них не так уж много: ходили слухи, что Камни падают с неба в подставленные руки монахов, обладающих особыми способностями и благословленных аббатом.
— Мы — Хранители Камней, — видя, что Эвелин все еще обдумывает ответ, продолжал Джоджонах. Молодой человек кивнул. — И это наша главная святая обязанность, — магистр подошел к двери и поднял запирающую ее тяжелую щеколду; Эвелин был так увлечен разглядыванием удивительных изображений, что до этого момента даже не замечал ее! — Эти камни — доказательство нашей веры, — с этими словами Джоджонах широко распахнул дверь.
Эвелин застыл, словно сам внезапно превратился в камень.
— Доказательство нашей веры… — почти беззвучно повторил он, с трудом веря, что магистр Санта-Мир-Абель и впрямь произнес эти почти богохульные слова.
Вера не нуждается в доказательствах — вся ее суть сводится к тому, чтобы верить без каких бы то ни было доказательств!
Однако вслух он, естественно, не высказал ничего и тут же вообще позабыл все на свете, когда увидел то, что скрывалось за дверью, легко повернувшейся на тщательно смазанных петлях.
Помещение было хорошо освещено, хотя Эвелин не заметил факелов и не почувствовал запаха горящих в камине дров. Окна здесь, глубоко под землей, естественно, отсутствовали. И все же в комнате было светло, как… как безоблачным летним днем. Этот удивительный свет заполнял собой каждый угол, каждую трещинку в камне. Ослепительно сверкая, он отражался от стекол, прикрывающих бесчисленные, расставленные по всему огромному залу ларцы, и от того, что находилось в них — сотен и сотен блестящих полированных камней.