— К господину президенту просятся двое… — Офицер щелкнул каблуками. С его плаща ручьем текла вода. — Там, у вокзала, в карете такси… Ненашенские, косоглазые, казахи чи китайцы…
Личный секретарь президента, Мишка Рубенс, привычно придал своей физиономии выражение недоумевающее, и одновременно свирепое, что означало крайнюю степень возмущения перед невоспитанным поведением курьерской службы.
— Господин советник, жетон у них, жетон Тайного трибунала показали… — забормотал курьер.
— Миша, прочитай, — скомандовал старший Коваль. Он терпеливо ждал, пока конверт вскроют, бумагу дадут понюхать натасканному на яды голубому псу. Герр Борк, с недавних пор возглавляющий Службу безопасности президента, старался невероятно, доводя порой идею безопасности до абсурда. Но президент терпел и к любым, самым фантастическим заскокам старого рубаки Борка относился с полной серьезностью. Так, например, после того как под полом этого самого вагона, переоборудованного уральскими умельцами, была найдена дурацкая заячья шкурка, немец чуть не придушил ответственных, заставил взломать все полы и панели в президентском кабинете, «кают-компании» и связном вагонах, а в Петербурге посадил, в буквальном смысле слова на рельсы, под грузящийся состав, своих испытанных следопытов с болотными котами…
А когда Артур позволил себе усомниться в опасных свойствах упомянутой заячьей шкуры, которую он даже не видел, поскольку ее увезли вездесущие Качальщики, пивовар насупился, покачал головой и сказал только одно: «Береги вас ваш бог, герр президент…»
…Едва Коваль-старший взял в руки жетон Тайного трибунала, как отпала надобность читать послание. Он помнил этот номер, потому что сам вручал жетон.
— Проводите этих людей сюда, немедленно. Миша, завари зеленый чай и скажи, чтобы пирожков разогрели…
…Теперь Артур-младший знал, отчего ему было так тревожно. Ему далее полегче стало; это то самое, тысячи раз описанное чувство, которое одни называют интуицией, другие — присутствием ангела-спасителя, а третьи, например опытные Хранители, абсолютно уверены, что предвидение можно развить тренировками. Еще на эсминце, тренируя красных червей, он предчувствовал встречу с китайскими братьями…
…Они прошествовали к вагону в окружении квадратных, увешанных оружием гвардейцев, — низенькие старички с головами, закутанными в синие шерстяные накидки. Опытный глаз сразу различал взрывную силу, таящуюся в них. Они поднялись в вагон, и оба президентских тигра-альбиноса улеглись на полу кверху брюхом, на глазах изумленной охраны.
Старички прошли в гостиное купе, скинули накидки, остались в синих монашеских балахонах, деревянных сандалиях на боссу ногу и оказались совсем не старыми. Один потолще, круглый, как солнышко, потрепал по пузу развалившегося тигра, поцокал языком, оценивая Ван Дейка и Айвазовского; второй, тонкий, гибкий, плосколицый, с отсутствующим передним зубом, и китайским иероглифом на щеке, улыбнулся президенту.
— Рад видеть тебя, почтенный Вонг!
Тут Мишка Рубенс, заблаговременно вытолкавший охранников, сам чуть не упал в обморок, потому что президент сделал удивительную и ужасную вещь. Он встал перед китайцами на одно колено и поклонился, делая вид, что целует полу одежды.
— Я тоже рад тебе, послушник! — Настоятель храма Девяти сердец распахнул объятия.
Секретарь и по совместительству младший советник Рубенс попятился и, от греха подальше, чтобы окончательно не сойти с ума, побежал на кухню за пирожками.
Монахи с неподдельным интересом разглядывали парчовые занавески, оттоманки из императорских мебельных гарнитуров, обтянутые голубым бархатом, зеркала в пышных рамах с вензелями семьи Романовых, изящные фарфоровые статуэтки, которые собрала в салоне супруга Коваля.
— Ты проделал огромный путь, настоятель! — Коваль выглянул в окно, будто хотел убедиться, что китайцев всего двое.
На перроне двумя шеренгами выстроились гвардейцы, никто больше не пытался подняться в вагон.
Настоятелей было двое, и слава Всевышнему, потому что появление четверых означало для провинившегося послушника смерть…
Об этом не стоило далее вспоминать, учитывая полную бесполезность охраны. Китайские монахи продемонстрировали вежливость, предъявив жетон и письмо, а ведь могли бы, как русские Качальщики, ворваться без спроса, опрокинув охранников одним лишь Плевком Сатаны…
— Мы летели на Красном змее до заимки нашего доброго брата Кристиана. Добрый брат Кристиан оказал нам гостеприимство, дал сменных лошадей и карету…
— Отчего же вы не сообщили мне из Новгорода? Кристиан сказал вам, что телеграф работает?
— Ты не должен менять свои правила, послушник, — Вонг с коротким поклоном принял у секретаря поднос с пирогами и чайником. — Ты проходишь свой путь, а мы — свой…
Второй наставник что-то добавил по-китайски и засмеялся.
— Брат Хо говорит, что мы вместе служим великому равновесию, а когда равновесие нарушается, неважно, кто к кому приехал…
Брат Хо увлеченно разглядывал фарфоровых купидонов и пастушек, цокал языком, потирал руки, веселился, как мальчишка.
— Почтенный Вонг хотел бы умыться с дороги? Я велю затопить баню…
— С баней успеем, у нас много времени, — щербатый настоятель отвесил лучезарную улыбку.
— Много времени? — озадаченно переспросил Коваль-старший. — Прошу меня простить, но утром поезд отправляется…
— Это замечательно. Мы рады, что послушник Храма верен своему слову. Настоятели также верны своим обещаниям, брат. Однако нам нужно знать больше, брат. Если ты намерен по суше достичь Шанхая, настоятели должны знать все о твоих солдатах и о том, что ты везешь. Мы вместе хотим найти вакцину, но твои люди складывают в вагон семена ржи… Зачем семена ржи для вакцины? Расскажи нам, брат Кузнец…
…Артур задергался в своем гибком пузыре. Итак, он не ошибся, он собрал-таки экспедицию за смертельной вакциной. Он собрал, точнее — соберет несколько тысяч добровольных переселенцев. Или не слишком добровольных. Но зачем прикатили китайцы? И зачем длинны, или кто там управляет лампой, выбросили его именно в этот временной интервал? Ведь ему могли просто показать погрузку со стороны. От какой еще напасти его хотят предостеречь?
Или пытаются запугать?..
…Настоятель Вонг с удовольствием намазал на хлеб толстый слой меда и подмигнул Ковалю-старшему. Наставник Хо безмятежно разглядывал мушкеты и аркебузы, развешенные на стенах.
— Мы берем семена, чтобы посеять их, настоятель. Из столицы и южных губерний едут люди, которым жилось тяжело. Они хотят испытать себя на новом поприще. Мы построим им дома, оставим скотину и семена. Вдоль магистрали появятся обходчики и связисты. Железная дорога не может существовать без рабочих пути…
— Это хорошо, скотина и семена, — ласково покивал китаец. — Хорошо, когда правитель не забывает о благе подданных. Иногда случается так, что правитель старается для блага подданных, нарушая тем самым хрупкое равновесие… ты нам расскажешь о своих планах?
Коваль-старший отошел к дальней стене, которую скрывала драпировка. Он дернул шнурок, драпировка распахнулась, обнажив огромную пожелтевшую карту СССР.
— Ты верно заметил, настоятель. Я не очень хорошо понял, что ты хочешь услышать, но постараюсь коротко обрисовать ситуацию. Извини меня за сумбурную речь, я немного устал — мало сплю последние дни — и не готовился к вашему приезду…
— Это прекрасно. Твоя речь потечет от сердца, а не от листка бумаги.
«Чтоб ты чайной ложкой подавился, косоглазый! — мысленно пожелал Артур-младший, в то время как Коваль-старший состроил самую горячую, самую радушную улыбку, на которую было способно его лицо. — Почему не сказать честно, мол, извини, братан, но мы передумали гоняться за Большой смертью, кишка тонка…»
Коваль взял указку, откашлялся, придавая себе академический вид. Китайцы уселись рядышком, словно отличники на первой парте.