Человек поезда улыбнулся. Коваль моментально вспомнил сбивчивые рассказы знакомого проводника. Улыбка попутчика обволакивала, располагала к Долгому дружескому трепу, но нарисовать целиком его внешность Коваль бы не взялся.
— Завьюжит сегодня, — подмигнул старичок.
— Ага… — Артур проглотил слюну и робко устроился напротив.
В первые минуты в речи собеседника слышался легкий диалект, какой встречается иногда в глухих сельских областях: чуть затянутые последние гласные под ударением, и фразы вращаются, как тщательно протертые маслом подшипники. Позже Артур понял, что никакого акцента нет, этот человек нанизывал предложения удивительно легко и складно, словно угадывая, что именно хотят от него услышать.
— Оно и славно, что завьюжит, — ласково продолжал старичок. — И спать-то легче, и хлеба богаче поднимутся, а то средь зимы голые поля, непорядок…
Коваль промычал что-то бессвязное, но тут выручила проводница. Внесла поднос с вафлями, разогретой самсой и двумя стаканами душистого чая. Разнесся такой аромат, что сразу стало понятно — чай не пакетированный, а истинный целебный сбор, где и шиповник, и мята, и бергамот…
Ну неоткуда такому чаю было тут появиться!
— Угощайтесь, милые, — елейно расплылась проводница, и лучики улыбки побежали вокруг ее глаз. — От бригады поезда вам угощение, в подарок, счастливо и быстро чтоб добраться…
— Вот спасибо-то, Людочка! — всплеснул руками загадочный пассажир.
Коваль только теперь увидел, что чай в его стакане тоже был не казенным пятирублевым, а густым, заварным, из того же, видать, самовара.
Откуда он знал имя проводницы? Людочка, тетя лет под пятьдесят, совсем недавно в тамбуре свирепо разгонявшая заснеженных пьяненьких мужиков, расклеилась вдруг, застеснялась, неловко прикрыла рукой улыбку.
— А садись, садись с нами, Людочка! — приветливо сказал Человек поезда, двигаясь к самому окну. Небось, натопила, покормила всех, уложила, хлопотунья? Можно и отдохнуть слегка, так ведь?
Та помялась, порозовела, как тепличная помидорка, осторожно угнездилась с краю, оправляя форменную юбку.
— Так если вы не против, посидю маленько…
— Не против мы, отчего же против? — широко улыбнулся за двоих старичок. — Ты как, Артур?
— Совсем не против, — выдавил Коваль, соображая, когда же ловкий гость успел заглянуть в его документы.
Артур бестолково пялился на соседа у окна и никак не мог толком запомнить его внешность. А когда отвел взгляд, вцепился зубами в теплую самсу, хотя совсем не был голоден. Оказалось, что в вагоне установилась восхитительная сонная тишина, перемежаемая заливистым храпом из соседних купе. Проводница Людочка потянулась за чаем, закутала ноги одеялом, как будто так и было положено. Коваль взял свой стакан, уже понимая, что все решено заранее. С этого момента предстояло бодрствовать втроем. Главное, что в прошлом, в его реальном институтском прошлом, такой встречи не было!
Джинн подстроил встречу. Джинн никогда, не ошибается, исполняя желания. Главное — ничего не просить…
— Кто не хочет, тот не спит, — успокоил сомнения Артура Человек поезда.
Его чеширская улыбка повисла в косых лучах, падающих от станционных фонарей. Поезд пролетел богом забытую платформу. Старушка махала фонариком, беззвучно лаяла собака.
— Каждый спит до тех пор, пока не захочет проснуться, — Человек поезда отхлебнул чая, аппетитно крякнул, разломил ванильную вафлю.
— Я вас давно мечтал увидеть, — признался Коваль. Во сне ведь можно говорить что угодно, и никто тебя за это не накажет.
— Я тоже об этом мечтал, — искренне посетовал старик, — но ты спал, а будить нехорошо.
— Я не спал, — зачем-то уперся Артур. — Я у всех про вас спрашивал, каждый раз, когда садился в поезд. Я вовсе не спал!
— В том-то и закавыка, — не рассердился и не обиделся старичок. — Спрашивал, теребил попусту, воздух тряс. А для чего? Для потехи. Потешиться хотел, посмеяться над глупостями, над суевериями. Сам ведь знаешь, земля суевериями полнится. Шестой шкафчик не забыл еще, в подвале-то?
Поезд слегка замедлил ход на подъеме, промелькнул очередной припорошенный полустанок. Плоские лучики света от фонарей забегали по потолку купе. Поскольку беседа протекала во сне, Артур отметил про себя, что должен был испугаться проницательности дедушки, но не испугался.
О том, что случилось в подвале, не мог знать никто…
Ведь Человек поезда не работал в институте и, уж тем более, не мог ничего знать о нескольких минутах, проведенных Артуром в беспамятстве, наедине с распахнутой дверью. О минутах, обернувшихся сутками безвременья.
— Ты меня искал, а стоило бы кое-что другое поискать. — Человек поезда вкусно втянул в себя чаи, довольно крякнул. — Разве не так? Последний год чего ищешь? Ну-ка, только честно!
— Глупо как-то, — сказал Коваль. — Последний год я мечусь, как дурак, и думаю, на кой хрен вламываю за копейки, не могу забыть любимую девушку, диссертация прошла на «ура», но никому наши разработки на фиг не нужны… И вообще, тревожно. Ничего я не ищу.
— Это называется «искать себя», — кротко пояснил дедушка.
Проводница Людочка только вздохнула.
К великому удивлению, Человек поезда не разрадился долгой нравоучительной тирадой, как поступило бы большинство самоуверенных дедов, а продолжал грызть вафли, прихлебывать чай и поглядывать в окно. Кажется, он даже что-то начал напевать. Артуру вдруг подумалось, что они с проводницей ошиблись, и джинн ошибся. Их сосед вовсе не тот, за кого себя выдает, точнее — не тот, за кого они его принимают…
— Весь вопрос в смерти, — заговорил старик. Заговорил совсем другим голосом, не расслабленным и добродушным, как раньше. — Весь вопрос в смерти, как ты считаешь, Людочка?
— Это, уж и не знаю… — опешила женщина. — Как говорится, костлявая никого не минует…
— А ежели так, почто же ты, красавица, дядьке своему родимому в прописке отказала?
Артур никогда до того не видел, чтобы человек с такой скоростью побелел. У Людочки лицо стало одного цвета с простыней.
— Дядя родимый, старенький, — будто не замечая ее ужаса, продолжал дед. — Из тюрьмы вышел, дом жена прежняя продала, обманула его. Сам больной, и пяти лет не протянет, и все вы об этом знаете… — Он звонко опустил стакан на столик, Артур с Людочкой едва не подпрыгнули от удара. — Стало быть, дядьку твоего костлявая стороной обойдет? Или нет? Молчишь? Видимо, заговоренный он, вечно жить в твоей хате собирается, коли ты не пустила его на четыре года и два месяца…
Женщина в железнодорожном кителе закрыла лицо пухлыми ладошками и заплакала.
— А ты, Артур, как считаешь? — повернулся к Ковалю Человек поезда, и Коваль его снова не узнал. В чертах его сквозила неизменность, но поверх этой неизменности словно бы витал ветер и поминутно сдувал рельеф иссеченной годами планеты, так похожей на человеческое лицо. — Можно так сказать, что весь вопрос в смерти?
— В конечном счете — да, — осторожно ответил будущий президент. — Поскольку по ней сверяют жизнь…
Человек поезда его напугал. Коваль не ожидал, что он затеет разговор о самом больном.
Смерть.
Когда Человек поезда произнес это слово, у Артура слегка заныло под ложечкой. В мечтах он представлял встречу несколько иначе. Будущему президенту Кузнецу почему-то казалось, что загадочный пассажир светлыми и очень конкретными советами наставит на путь истинный, вероятно, снимет стресс, подкинет пару формул из серии «как стать нужным и великим»…
А он заговорил о самом страшном, о том, что нешуточно пугало той зимой. Внешне никто бы не сказал, что здоровенная дылда, косая сажень, улыбка до ушей, что эдакий недоросль от науки способен впадать в черную депрессию при мысли о смерти. А депрессия накатывала регулярно; видимо, научный сотрудник эмоционально застрял в подростковом возрасте.
— Ты вот ищешь, как от нее убежать, — рассудительно заметил Человек поезда. — Стало быть, по крайней мере, знаешь, для чего ищешь.