В течение нескольких минут об этом узнает Молотов, от него — Сталин. И счёт продолжительности жизни подполковника пойдёт на секунды.
— Обождите! Нельзя же так… сразу. Сгоряча. Обмозговать надо.
— Господин военпред полагает, что вопрос нужно рассмотреть внимательнее, — отчеканил переводчик.
До чего же интересно слушать, когда понимаешь оригинал текста.
— Так в чём причина? Почему непостижимо трудно "Дакотами" привезти пилотов для "Кобр" и "Спитфайров"?
Подполковник шёпотом посовещался с помощником и почему‑то с переводчиком, потом сдался.
— У нас не хватает лётчиков, обученных вашей технике.
— Вот как! А воевать они смогут?
— Так это… Сначала в запасной полк. Там освоят. Ну, и после этого — на фронт.
Понимая, что здорово превышаю полномочия, я наклонился к нему и предложил.
— Присылайте сюда полуфабрикаты. Здесь и научатся пилотировать "Кобру".
Более чем щедрое предложение. Мне же придётся обеспечить технический персонал, чтобы три десятка машин обслуживать каждый день после неумелой эксплуатации, ГСМ опять‑таки. Желательно и пострелять. В военное время, когда боеприпасы и прочие расходные материалы на вес золота, могу здорово получить по голове. При этом не обеспечу и близко нормального уровня навыков. В авиационной школе, которую мы с Джонсоном заканчивали перед Тангмером, за такой экстерн преподавателя выгнали бы из КВВС. Но хорошо помню, насколько слабо подготовленные парни улетали из Иваново. Клянусь, тут хуже не будет.
Уловил шёпот русских между собой. Ага, военпреда волнует, что пилоты наобщаются с носителями враждебной идеологии, со мной, стало быть. Ну, пусть волнуется — служба у него такая.
Как и ожидалось, товарищи коммунисты заявили, что сами не вправе решить этот вопрос, полагается доложить — посоветоваться. Ваше дело, ребята, если самолёты вам нужны не срочно.
Ваня получил внутренний конфликт. Всеми фибрами души он на стороне русских, одновременно мою правоту признаёт. Трудно пассажиру.
Оказалось — истребители нужны ещё позавчера, поэтому заработал детсад имени групп — капитана Ханта. Ребят прислали неплохих, но в большинстве своём достаточно сырых даже по русским меркам. Более подготовленным я порекомендовал "Спитфайры", остальным — лёгкие в управлении "Кобры".
— Может, лучше "Кобру"? — неуверенно спросил самый приятный из русских парней, старший лейтенант Серёжа Азаров. — Новее, пушка побольше.
— Не робей. "Спиты" прошли капиталку в Англии, считай — что с завода. Я сам на "пятёрке" воевал у Эль — Аламейна. Ты на чём летал?
— На И-16, тип 24, пару вылетов на Як-1.
— Тогда "пятёрку" освоишь. Следи за равновесием на посадке. У "Спитов" узкая колея.
Он пригладил пятернёй зачёсанные назад светлые волосы и решительно кивнул, как в омут бросился.
Хуже всего, что здесь не нашлось ни одной двухместной машины. Я не могу показать им ни особенностей вывода из штопора капризной на некоторых режимах "Аэрокобры", ни фирменных приёмов на "Спитфайре". Лишь крутнул фигуры на небольшой высоте, что категорически запретил им повторять, да на земле проинструктировал. Само собой — разбор ошибок.
Уже через пять дней русские начали торопить — пора на фронт.
Вдобавок один из лейтенантов, пяток раз поднявший "Кобру", что‑то подхватил и слёг с высокой температурой. Замены нет. В рпезультате я произнёс роковую фразу, вызвавшую у шизы бурный восторг.
— Я сам перегоню машину в Союз!
Советский подполковник обалдел. Их политика понятна — дайте нам технику и припасы, а там уже сами с усами. Южные ворота СССР не привыкли видеть иностранцев, как Мурманск и Ваенга. Сам же просил пилотов на перегон!
— Мне нужно согласовать в Москве…
— Долго! — я перебил его по — русски, отвратительно коверкая слова. — Москва есть ждать, это есть срыв сроков. Без меня есть без одного "Кобра". Трибунал, подполковник?
А у красных такая система — человек заключён в непробиваемое кольцо взаимоисключающих установок, за нарушение любой из них положен суд, приговор от расстрела до штрафбата. Только благосклонность вышестоящего командира определяет — стереть офицера в порошок или пусть подышит ещё.
— Оформлю предписание, — махнул он рукой. — Но если какое ЧП, с меня первого голову снимут.
При ЧП я просто разобьюсь. Голову не оторвут, если от неё нифига не останется. Кто больше рискует?
С промежуточной посадкой в Тебризе, в глубине советской оккупационной зоны Ирана, мы долетели до Баку, потеряв лишь один самолёт, упавший у каспийского берега. Жалко, но, насколько я помню по статистике 22 ЗАП в Иваново, в СССР некий процент катастроф при перегоне считается в порядке вещей.
Группу разделили, так как "Кобры" и "Спиты" подлежали распределению в разные части. И снова не нашлось перегонщика на иномарку. Заведующий авиабазой тоскливо посмотрел на меня, потом, вероятно, решил — основной грех впустить империалиста в СССР принял на душу иранский подполковник — самоубийца. Чего уж тут! И мы направились на Кубань.
Глава двадцать шестая. Покрышкин
— Заместитель командира гвардейского истребительного полка майор Покрышкин.
— Групп — капитан Королевских ВВС Уильям Хант, — я пожал твёрдую ладонь серьёзного мужика со звездой Героя Советского Союза на форменке.
Награды здесь распределяют по — разному, кому‑то заслуженно, другим по разнарядке. Но лётчик явно опытный и не слишком молодой, лет тридцать с небольшим на вид. Примерно ровесник Вани Бутакова. Значит, выжил во многих воздушных боях. Это дорогого стоит.
— Пройдёмте, капитан. Угощу с дороги, чем Бог послал.
Ого, коммунисты Бога поминают. Замполит далеко? Или осознали, что без помощи Создателя — тяжко?
— Нет. Авиэйшн групп — капитан есть как ваш полковник. Угощу — о'кей.
Я вытащил из оружейного отсека заначку. Памятуя Иваново, прихватил несколько комплектов НЗ и коробку с американской тушёнкой. Хорошо, что не всё потрачено в Баку. В отличие от Заполярья здесь неоткуда взяться рыбным деликатесам.
— Правильный человек! — чуть улыбнулся суровый русский. — Откуда наш язык знаете?
— Долгие командировки были в Союз. Это были Мурманск, Ваенга, запасной полк Иваново.
— Да ну! Может, в Ваенге самого Сафонова видели?
— Ес! Я был с ним в полёте.
Майор даже остановился.
— Расскажите?
— Ноу проблем.
Он опять зашагал к рядам палаток. Кто видел хоть один полевой аэродром с грунтовой площадкой, может считать, что видел их все. Различаются лишь марки самолётов.
— Нам говорили — замечательный ас был. За год не менее двадцати фрицев сбил!
— Да. Майор, почему вы сказал — он был?
— Погиб в сорок втором.
Я стащил шлемофон с головы. Война забирает лучших. И снова забирает, забирает и забирает. Война — это проклятие, страшнее наложенного на меня за убийство Иисуса.
Покрышкин спросил про мои достижения и не смог скрыть скепсиса от услышанной цифры. Пришлось объяснить, что отправляю немцев в преисподнюю с сорокового года, а в КВВС засчитываются сбитые, упавшие на землю или взорвавшиеся в воздухе. Или в море, но тогда я старался давать очередь вслед, чтобы заснять падение в воду.
— По моему мнению, мой реальный счёт есть больший, майор. Я не всегда имею возможность следить до земля. Я буду сбит если буду следить за сбитый и не буду всегда смотреть воздух.
— Это — точно, — согласился Покрышкин, и почувствовалось, что в отношениях между нами треснул первый ледок. Пусть дальше — айсберги и торосы, но начало положено.
На следующий день он добился разрешения выпустить меня в полёт в паре с ним. Командир полка, странная обтекаемая личность, согласился нехотя (тут я его понимаю), заикнулся о согласовании с особым отделом и строго — настрого запретил перелетать "Голубую линию" немецких укреплений. Ну да, если не вернусь, СМЕРШ объявит, что английский шпион угнал сверхсекретный самолёт к врагу при преступном попустительстве командования полка.