– Проклятие? Хм… – Пауза длилась долго. – Пользоваться магией в прежние времена означало продать душу дьяволу. Даже рыцари, которые носили с собой безобидные бумажки с бессмысленной белибердой, надеясь не умереть в бою, считались еретиками. Так что теперь ты тоже еретик на пути к сатане.
Она тихо, еле слышно, посмеялась.
Мона обожала юмор, который понимала лишь она сама. Эта девушка не нуждалась в собеседнике, чтобы получать удовольствие от шуток, и источником смеха обычно служили те, кто не разбирался ни в истории, ни в философии, ни в искусстве, поэтому нормально общалась Мона только с узкой сектой таких же глубоких гуманитариев, как она сама. Я не до конца отвечал ее требованиям, но пока мы были вместе, она сдерживалась.
– Да, я вступил на тропу зла, – согласился я. – Посоветуешь, как качественно проклясть невинного юношу, чтобы заработать денег на пропитание?
– Почему бы и нет? – Мона отхлебнула невидимый напиток. – Тут все зависит от того, к какой традиции обращаться. Ты хочешь европейскую традицию или нашу? Держись лучше корней, так атмосфернее. У меня волосы дыбом встают от старых русских заговоров и ворожбы, от всех этих домовых и жутких полуночных обрядов.
Девушка открыла невидимую мне книгу, и я слушал, как она листает страницы. То, что Мона сразу нашла подходящий запросу том, казалось совершенно логичным. Когда я жил у нее, то ощущал себя лишним среди груд книг, не имеющих системы. Она, разумеется, существовала, но ее сложное устройство понимала только Мона, поэтому она не терпела, когда кто-то перемещал книги из одной стопки в другую. Самое интересное, она всегда знала, в какой из куч какая книга находится, хотя со стороны они представляли собой хаос.
Но стоит признать, что только Мона запросто могла начать искать талмуд про средневековых ведьм, не вдаваясь в подробности и не тратя времени на расспросы, зачем это понадобилось. Она считала, что если взрослый человек о чем-то просит, значит есть веская причина. Из-за такого отношения к людям ей пришлось урезать круг общения до тех, кто действительно руководствовался в просьбах важными мотивами, а не отвлекал ее зазря.
– Если хочешь сконструировать проклятие или заговор, то они состоят из пяти частей, – наконец сказала она. – В первой описываешь, что делаешь, во второй идут желания, цель. Дальше, как в любой магии, рисуешь символический образ действия, а затем ссылка на авторитеты – кого ты привлекаешь, чтобы проклятие имело силу. Потом эффектная закрывающая кода, и всё.
Я ничего не понял и потянулся за бумажкой.
– Мона, погоди… Мне нужно записать. Что такое «кода»?
– Последний яркий аккорд. Тада-ам! «Да будет слово мое крепко, как камень, нерушимо, как скала», – в таком духе. Ты подберешь образы пожестче, если нужно… – Она замялась. – Это не моя специализация вообще-то. Ты хотя бы представляешь, насколько необъятна история Средних веков даже в рамках одной страны? А уж в русской специфике я плаваю тотально.
– Я представляю, но больше у меня знатоков прошлого в друзьях нет, – начал раздражаться я. – Все эти части должны идти друг за другом?
– Нет, необязательно. У каждого колдуна свой стиль. – Она опять усмехнулась сама себе. – Поищи собственный почерк, поэкспериментируй, почитай книги про старорусскую ворожбу и гадания, а мне пора.
Мона положила трубку. Она умела уходить быстро, не затягивая. Именно так она и попросила уйти меня, когда поняла, что я все больше пропадаю вне дома и ищу приключений. Мона считала себя самым лучшим приключением и никакого пренебрежения не терпела. Иногда я скучал по запаху ее растрепанных волос и полному шкафу темных строгих рубашек.
Я скачал пару книг по русской ворожбе и засел за материалы. Найти свой стиль, выстроить его на основе чужих жутковатых заговоров, выбрать лучшее, отбросив дурное, – да, это я могу. Если верить источникам Моны, я был неофитом на пути к сатане, так что стоило постараться.
Я утонул в море одержимости, обретя давно отсутствующую уверенность и непробиваемую целеустремленность. Трудно сказать, почему я из кожи вон лез со стихами-заклятиями, но наличие сложной, не решаемой с наскока задачи вдыхало в каждый новый день азарт и свежесть. Мне нравилось работать над чем-то, имеющим смысл. Время внезапно освободилось от мусорных занятий и превратилось в чистую, широкую полосу, которую можно отдать под нечто значимое. Ничто, кроме работы, не запоминалось. Я ощущал себя занятым профессионалом – не кем-то, кого мотает по жизни, будто клочок мусора, а человеком, вносящим свой вклад в мир.