Он объездил весь свет и встречал вещи похуже, чем две женщины, влюбленные друг в друга. И раз уж они откровенны, он, Пенни, может добавить, что его мысли все еще заняты Центральной Америкой, собственными проблемами, собственной болью. Во всяком случае, он может не говорить ей того, что она и так знает: связываться с Элен Силкс — это напрашиваться на неприятности.
Сенатор ответила, что все знает, но взять себя в руки не может. Ничего подобного она никогда раньше не делала, и уже сто раз успела пожалеть, что ввязалась в это дело. Но дальневосточная чувственность Элен Силкс свела ее с ума. В любви эта женщина необузданна и непристойна. Устоять нельзя.
Фрэн Маклис показала Пенни фотографию Силкс, ей было лет тридцать с небольшим — маленькая женщина с высокими скулами, светлыми кудряшками и замерзшей улыбкой самовлюбленности. Она делила свое время между Нью-Йорком и Токио, где преподавала английский, а японскую культуру впитала настолько полно, что иногда работала гейшей, не выдавая своего западного происхождения. Последнее время ее что-то беспокоило, она чувствовала себя как-то не так, но обсуждать это отказывалась. Как ни старалась Фрэн Маклис, она не могла уговорить Элен принять ее помощь в этой загадочной проблеме.
— Вы думаете, проблемы Элен Силкс связаны с подслушиванием в ваших помещениях? — спросил Пенни.
Фрэн Маклис закрыла глаза рукой.
— Ч-черт. Мне эта мысль приходила в голову, но я сразу ее прогнала. Даже думать об этом и то больно. Слишком больно. Теперь вы знаете, почему я обратилась к вам доверительно — и нет, я ничего не говорила Элен Силкс о подслушивании. Вы единственный, с кем я это обсуждала. Единственный, с кем я могу это обсуждать.
У Фрэн Маклис было еще два частных следователя в штате, оба подчинялись Эдварду Пенни. Но Пенни должен сам заниматься проблемой подслушивания, по крайней мере, пока не решит, что этим двум следователям можно доверять. Подразумевалось, что имя Элен Силкс нельзя упоминать ни в коем случае. Пенни уже доказал свои качества, выполняя другие поручения сенатора. В одной из поездок по Юго-Восточной Азии он спас ей жизнь — она там искала факты для одного сенатского расследования. А сейчас она доверила ему нечто еще более важное — свою политическую жизнь.
Эдварду Пенни было лет тридцать пять — высокий худой мужчина с сонными глазами, темно-каштановыми волосами и короткой бородкой, скрывавшей относительно недавние следы ожогов. Его движения казались нарочито замедленными и растянутыми, но это были движения атлета, отточенные и с внутренним ритмом. Оставив дом в семнадцать лет, он служил в американских Специальных войсках, потом работал телохранителем, консультантом у торговца оружием, был наемником, успел также поработать в нескольких детективных агентствах. Кроме того, Пенни брали инструктором по боевым искусствам в элитные части в Соединенных Штатах, Азии, Европе и Центральной Америке.
Что же до места начальника безопасности у сенатора, то это было чем-то вроде синекуры. Никакой физической опасности и никакой возможности проявить себя в боевых условиях, да еще надо часто являться на приемы в посольствах, надевая двубортный пиджак. Взялся он за эту работу потому, что потерял уверенность в себе и на прежние дела сейчас просто не годился. Пенни знал, как думают о нем другие: тот случай в Центральной Америке почти что его погубил.
У него остались физические шрамы — больше всего обращали на себя внимание обожженные лицо, шея и плечи — и шрамы эмоциональные, и все это напоминало ему о самой большой неудаче в его жизни, ужасной неудаче, после которой он стал сомневаться в своих боевых искусствах, а ведь на них-то он и построил свою жизнь. А еще он получил всемирную известность. Известность нежелательную. И тяжелый груз вины и стыда. Пока Фрэн Маклис не уговорила его работать на нее, он боялся, что вообще работать не сможет.
Вернувшись из Центральной Америки, он замкнулся в одиночестве, ибо все из него ушло: уверенность в себе, желания, энтузиазм. Однако Фрэн Маклис не пожелала считаться с его жалостью к себе — так она это назвала. Сенатор была обязана ему жизнью и без всяких угрызений использовала свой немалый дар убеждения, чтобы заставить Пенни взглянуть на ситуацию с другой стороны. А платить она обещала хорошо, работать же придется в Нью-Йорке и Вашингтоне, единственных цивилизованных городах страны. Для человека с его талантами работа не будет сложной, а пользу ему принесет — чем скорее он приступит к работе, тем лучше.
Она заявила, что Пенни — самый лучший начальник безопасности, которого только можно представить, ибо у него хорошая речь, он знает несколько языков, прекрасно одевается, умеет применить насилие, когда это требуется. Он успел завести полезные контакты в темных уголках мира и он умеет держать рот закрытым. Сейчас, во времена терроризма и бессмысленного насилия, такой человек как Пенни стоит своего веса в золоте.
Она его обрабатывала очень разумным образом. Зная, что Пенни собирает первые издания, послала ему стихи Лонгфелло и «Рождественский гимн» Диккенса в издании 1915 года, в книге были к тому же прекрасные иллюстрации Артура Рэкхэма. Ей было известно, что он является партнером в небольшом предприятии с бывшим агентом французской разведки, они производили яблочный сидр в Нормандии, где Пенни собирался когда-нибудь уйти на покой. И Фрэн Маклис устроила так, что ее друзья стали заказывать ящиками сидр у Пенни и Жоржа Канкаля, которым такая прибыль была очень нужна.