- Разница очевидна, - ледяным тоном ответила она. - Потворство слабостям не расширяет твои возможности в будущем, не делает тебя сильнее и не имеет ценности в перспективе. А вот выгода - это то, с помощью чего обретаешь дополнительную власть.
Поразмыслив над её словами, мне пришлось признать поражение, и дьяволица снова стала ласковой и милой.
- Пойми, любимый, чтобы твой план осуществился, тебе придётся научиться изображать всемогущего сверхчеловека, полностью лишенного слабостей. Ты таковым не являешься, поэтому тебя ждёт нелегкий труд по обузданию своих мелких недостатков. Вся затея полетит к чертям, если кто-то из твоих будущих последователей заметит за тобой хоть толику низменной стороны человечности.
Я открыто засомневался, что столь крайние меры будут необходимы, но демоница переубедила меня одной ироничной сократовской репликой:
- Если всемогущий бог будет ковыряться в носу, ты признаешь его превосходство?
Пришлось сознаться, что даже для такого монстра рациональности как я примитивные представления о "порядочном" поведении в итоге оказываются решающими для оценки иных людей и, потенциально, прочих гуманоидов. Если некто делает то, что я сам для себя считаю непристойным и недопустимым, становится невозможно относиться к нему как, к старшему; в лучше случае я буду почитать такого субъекта равным себе, и ясно, как рисунок молнии в ночном небе, что эту сомнительную привычку во мне взрастило нетерпимое окружение. Наверное, именно на это сетовал описанный Лукой Иисус - "друг мытарям и грешникам".
- Кстати, а куда ты меня ведёшь?
Я молча указал на высящийся впереди недостроенный девятиэтажный дом, походивший на обглоданный скелет великана. Строительная компания успела возвести только основные стены и немедленно разорилась, оставив десятки вкладчиков ни с чем. Уже шестой год к стройке никто не приближался, и высокая заготовка жилья стала приютом бродячих собак, бомжей и наркоманов. Впрочем, они обитали там лишь в холодное время года, а с приходом тепла отправлялись жить в более приятные убежища, чем загаженный бетонный саркофаг. Когда-то дом был обнесен металлическим забором-сеткой, а во дворе хранились стройматериалы, но ушлый народ давно унёс всё, включая неподъемные железобетонные плиты, сдвинуть которые без специальной техники едва ли представлялось возможным, и, конечно же, само ограждение.
На верхнем, девятом, этаже, куда мы вскоре забрались по разбитой, разрисованной неумелыми граффити лестнице, даже стены не были возведены на должную высоту, а потолок и вовсе отсутствовал. Но зато, благодаря дождям, сей этаж выглядел гораздо чище остальных, да и бездомные, будь то люди или животные, предпочитали не устраивать ночлег под открытым небом.
Я сел в широком оконном проёме, свесив ноги наружу, и посмотрел на город. Дьяволица стала за моей спиной и опустила ладони мне на плечи.
- Если ты захочешь меня столкнуть, мне не за что будет уцепиться, - сказал я, любуясь тем, как закат окрашивает улицы в оранжевый цвет.
- Я подумываю над этим, - негромко отозвалась дьяволица, массируя мои трапециевидные мышцы. - Да не напрягай шею, - рассмеялась она. - Расслабься, ты постоянно напряжен, будто ждешь нападения. А когда по улице идешь, разве что клыки всем прохожим не скалишь.
Я молчал. Демоница должна была понимать, что не в моих силах унять туго свёрнутую внутри меня злобу, дрожащую, будто задетая пружина, всякий раз, когда незнакомый человек сталкивается со мной взглядом. Люди - вездесущие напоминания моей ограниченности, кривые зеркала, отражающие мои собственные недостатки. Как я могу не приходить в бешенство, когда они окружают меня?
Но мне уже порядком надоели сеансы психоанализа, устраиваемые демоницей по любому поводу. Если она действительно намерена быть соучастницей грядущего великого обмана, ей пора раскрывать карты, о чем я немедленно и заявил.
- Мне нужно иметь точное представление о твоих способностях, чтобы составить план представлений. Одного мнимого телекинеза мало, чтобы впечатлить достаточно упрямого человека. Вот чтение мыслей бы пригодилось.
- Ты видел всё, что я могу, - со вздохом ответила дьяволица. - Посему придется ограничиться фокусами на уровне начинающего иллюзиониста.
Вряд ли стоило сомневаться, что муза лжёт. Взять хотя бы её управляемую бесплотность: такой трюк теоретически мог позволить проникать в запертые помещения; но что бы случилось, явись дьяволице желание обрести осязаемость в плотной среде, например, в теле другого человека? Того бы разорвало на части? Или взаимодействие с неведомыми зелёными огнями: что они такое, и почему я их вижу? Дьяволица определённо что-то сделала с моими глазами или мозгом, или со всей конструкцией зрения в целом. Ну и, конечно же, не стоило забывать о способности суккуба управлять человеческой памятью. Но на мои упрёки демоница снова ответила лишь очередным обещанием прояснить всё в будущем.
- Допустим, я поклянусь прямо сейчас спрыгнуть, если ты не ответишь на мои вопросы, это сработает? - мрачно поинтересовался я, поглядывая на частично проложенную асфальтовую дорожку внизу.
Руки демоницы скользнули вниз по моей груди и замком сцепились вокруг пояса. Прижавшись к моей спине, муза уткнулась подбородком мне в правое плечо и неожиданно усталым тоном проговорила:
- Давай я расскажу одну историю. Она, наверное, получится длинной, но тебе будет полезно послушать.
Отказываться от информации я не собирался, поэтому, обрадованный хоть незначительным, но прогрессом на пути к взаимному доверию, изъявил желание ознакомиться с рассказом, и муза со вздохом продолжила.
- Это произошло приблизительно в сороковые годы десятого столетия христианской эры. Точнее сказать не могу, поскольку долгое время находилась в спячке, оставшись без хозяина. Предыдущий носитель амулета был настоятелем монастыря и погиб, когда викинги решили разграбить обитель. Так вышло, что варвары не обыскали труп, отвлекшись на другие сокровища, хранившиеся в аббатстве, а перед уходом забавы ради подожгли всё, что только могло гореть. Около десятилетия обгорелые стены пустовали, пока новый папа не решил восстановить монастырь. Скелет аббата с амулетом на костлявой шее был обнаружен одним из монахов, участвовавших в ремонте. Ты, полагаю, уже понял, что от соблазна присвоить такую вещь крайне трудно удержаться, и устав ордена не остановил молодого бенедиктинца. Войти в его разум оказалось непросто, да и во время спячки я слабею, но голод вынуждал торопиться. И на четвертый день я предстала ему. Не следовало действовать так спешно, теперь я могу это признать. Он испугался. Вместо моих объятий он побежал к аббату, чтобы рассказать о дьявольском искушении, а у меня не хватило сил его остановить. Как ни странно, они не сразу увидели связь между амулетом и демоном и поначалу пытались обойтись молитвами. Я снова скрылась и терпела истощение, как могла, но понимала, что всё равно придётся снова явиться владельцу креста - иначе мои мучения будут лишь возрастать, такова моя природа. Забрать же амулет, чтобы передать кому-нибудь другому, не в моих силах - я не выбираю носителей, они сами находят крест. В общем, настоящая катастрофа наступила именно во время второго контакта. К тому времени я ослабла ещё больше, поэтому даже не смогла проявиться полностью, но беда была не в этом, ибо монах сбежал, едва услышав мой голос. На сей раз аббат сумел выпытать у своего нерадивого подчиненного признание о присвоении креста, и источник скверны оказался обнаружен. Проклятую вещь немедленно изъяли, освятили и заперли в надежном месте, из которого, как ты уже догадался, она пропала через несколько часов, опять оказавшись на шее несчастного монаха. Я рискнула в третий раз поговорить с непокорным, попыталась объяснить, что мы теперь неразрывно связаны, и тот вообразил себя одержимым, после чего в третий раз сдался в руки аббату и потребовал провести над собой должный ритуал. Конечно же, у них ничего не вышло: амулет не исчез, а я по-прежнему была привязана к болвану и уже перестала прятаться, поскольку не могла больше терпеть вынужденную диету. Я ещё тешила себя надеждой пройти с ним слияние, чтобы тут же подавить его сознание и заставить сбежать из монастыря. Звучит жестоко, я знаю, но иногда приходится так поступать, чтобы отыскать более приемлемого носителя, пожертвовав нынешним. Однако у меня ничего не вышло. Фанатичный глупец только вопил молитвы, стучал головой в пол и хлестал себя плёткой, чтобы через усмирение плоти добиться прощения и благословения небес. И, ты будешь смеяться, мне хватило глупости обмолвиться, что он причиняет вред и боль нам обоим. Если ты не знаешь: среди способов изгнаний бесов с самой древности наряду со сравнительно безопасными заклинаниями и всяческими брызгами водой широко применялись и пытки. Во многих странах палачи, на правах профессионалов этого дела, занимались целебными пытками, как бы безумно это ни звучало. Впрочем, то началось чуть позже и не имеет прямого отношения к моему рассказу. Вконец свихнувшийся монах добровольно отдался в руки мучителей и, прижигаемый железом, кричал, что хочет больших страданий. Да, твоя злая усмешка уместна, и я посмеялась бы вместе с тобой, если могла бы тогда не страдать вместе с ним. Даже без полного слияния я могу управлять восприятием хозяина амулета, но тот монах силой своего фанатизма вообще не допускал меня к себе и в себя. Привязанная к этому израненному безумцу, я сполна впитывала его муки. Полагаю, он страдал сильнее меня, но моего положения это не облегчало. Две проклятые недели мы с ним провели в земном аду, пока он не убедился, что у боли всё-таки есть предел, и я могу его вынести. Тогда он покончил с собой. Да, странная смерть для христианского фанатика, но он, похоже, считал, что Господь оценит его непоколебимое стремление не отдавать Сатане ни душу, ни тело. Амулет перешёл к аббату. Тот послал демоническую вещь в Рим, и по пути посланника зарезали всё те же викинги, а я досталась их хёвдингу. Атаман морской шайки любил женщин и, будучи язычником, нимало не переживал за свою душу, поэтому сделку со мной заключил с огромным удовольствием. Впоследствии он завоевал себе обширный остров, безбожно растолстел и тихо умер в старости, окруженный десятком сыновей от трех наложниц и полусотней внуков, положив начало целой династии прославленных мореходов. Конец истории.