— Придётся отрубить тебе голову, — серьёзно произнёс он, опустив руку на моё плечо.
Часть 3
— Я думал, чувство юмора тебе не чуждо. Похоже, ошибся, — произнёс Эйриг тем же тоном.
— Ну и шуточки у вас, господин, — заёрзал я и отодвинулся.
Посмеяться я был горазд. Только после всех событий слегка не поспевал за происходящим, а о многом и вовсе только догадывался, строя одно предположение за другим.
Эйриг оставил моё плечо, сложив на груди руки. Пока он раздумывал, я попытался стянуть цепочку через голову.
— Может, порвём звено, а ювелиры починят? Или точно, господин, идёмте в ювелирную лавку, и они там уже разберутся, ведь верно, господин! — мысль казалась мне замечательной, просто великолепной!
— Не сумеют. Цепь не порвать, звенья не разомкнуть, — вернул меня с небес на землю Эйриг, кажется, не прерывая своих размышлений — его взгляд продолжал сверлить невидимую точку пространства.
— Значит, она заговорённая, господин?
Эйриг не ответил, но это и так было ясно. Ведь пока амулет был на нём, он не мог освободиться, а как только я убрал помеху, без труда выдрал цепи из стены. Вдруг я смекнул, что не каждый силач способен на такое — должно быть, он был невероятно силён.
«А с виду и не скажешь», — подумал я, оглядев его украдкой с более близкого расстояния.
Эйриг был, конечно, достаточно высок и крепок на вид, но ничего выдающегося я не заметил — никаких рвущих рубашки мышц и кулаков со среднюю тыкву, как у силачей в цирке. И всё же он сделал это вчера — вырвал цепи как бурьян из влажной земли.
Значит, захоти он мне отвернуть голову, смог бы наверное сделать это голыми руками. Я бы и пикнуть не успел.
— Решено! — ударил он кулаком по раскрытой ладони, заставив меня подпрыгнуть на месте. — Я разберусь, как расстегнуть замок, а до тех пор амулет останется на тебе.
— Но… вдруг я не устою, и продам его, господин? — такое вполне могло произойти — голод не тётка.
— Снять всё равно не сумеешь, — снисходительно улыбнулся Эйриг. — И не советую хвастать всем вокруг. Как думаешь, что случится, когда узнают, что именно ты носишь на шее? А потом к тому же всплывёт, что отделить тебя от амулета ненасильственными методами невозможно?
Это было очевидным — не сносить мне головы. Кто не захочет лёгкой наживы? Защитить я себя не смогу, убежать… смотря кто гонится. Но ведь постоянно бегать тоже не жизнь, а значит, рано или поздно поймают.
— Никому не показывать, господин. Я понял.
— Только мне не очень нравится твоя одежда, — хмурясь на моё тряпьё, протянул Эйриг.
Я бы оскорбился, если бы знал, что такое гордость. Но те, кто видел дно, не могут позволить себе достоинство.
— Всё что есть, господин, — обречённо пожал я плечами.
— Могут заметить, — наклонился он ближе, кажется, пытаясь заглянуть мне за воротник — я съежился и опустил глаза. — Вон на шее видна золотая нитка. Не пойдёт. Давай-ка приоденем тебя, парень.
Спорить я не стал. Ещё утром я верил, что обую всех братьев и сестёр, а сейчас… сейчас передо мной снова было разбитое корыто, так что от подаяния я точно не стану отказываться — причины меня волновали мало.
Домой я шёл в новеньких по размеру ботинках, штанах, рубахе с высоким воротом, сюртуке и накидке. В руках почти половина нашего обеда. Почему бы не радоваться?
Обычно я благодарил судьбу за любые подачки, но сейчас я бы предпочёл, чтобы вчерашнего вечера попросту не было. Всё это было слишком сложным, необычным и непонятным.
Странное происшествие, в завершение которого, кажется, полетело несколько голов. Лжегосподин, перед которым я теперь вроде как был в ответе. Амулет, который я не мог снять с шеи, несмотря на бесчисленные попытки.
Не поверив словам Эйрига, я решил порвать цепь, когда пошёл примерять обновки. Тянул и так и эдак. Теперь на шее красовалось несколько алых полос, болели от натуги ладони, но цепочка не поддалась, и теперь я скорее бы поверил, что она оторвёт мне голову, если дёрнуть посильнее, чем порвётся.
Потому-то новые вещи и сытый желудок не обрадовали меня, пожалуй, впервые в жизни. Слишком замысловато это было.
Я привык существовать по-другому. Проще и понятней, а теперь нужно было постоянно быть начеку. Не то чтобы я позволял себе расхлябанность на улице, но дома забывал обо всём. Мог позволить себе крепкий сон, зная, что до меня совершенно никому нет дела.
А теперь?
Отец был вечно пьян и редко обращал на меня внимание, мать почти всё время проводила в господском доме — ей было попросту некогда. Но вот с мелкотой отныне придётся держать ухо востро.