Перед тем как сниматься в роли бродяги времен Великой депрессии, Рэйлан несколько недель жил в поездах, голодал и попрошайничал. Когда пришлось играть футболиста, он тренировался в команде «Л.А. Рэме» с полной физической нагрузкой, как профессиональный спортсмен. Работая над ролью польского еврея, узника концлагеря, он обрил голову и чуть не довел себя до голодного обморока. Он делал все возможное, чтобы «поставить себя на место» своего героя.
Теперь Рэйлан пытался влезть в шкуру Демона Рамма. Судя по всему, шкура у летчика была очень толстая и жесткая.
– Мне нужно было, чтобы воспоминания улеглись, – сказала она, отвечая наконец на вопрос Рэйлана.
Он посмотрел на Кирстен. Ее взгляд был устремлен на огонь.
– После того несчастного случая всплыло множество проблем, которые требовали внимания. Расследование страховой компании, похороны. – Ее передернуло. – Поднялась такая суматоха! Журналисты что-то вынюхивали, а фанаты вопили, чтобы их допустили до гроба…
Она закрыла лицо маленькими руками с тонкими голубыми прожилками. Ее неподдельное страдание глубоко взволновало Рэйлана. Ему до боли захотелось прикоснуться к этим изящным пальчикам и таким образом попросить прощения за то, что бередит ее раны.
Господи, что же делать? Прижать Кирстен к себе, как ему хотелось, он не мог. Она поняла бы, что это жалость, а Рэйлан знал, гордость не позволит ей принять чью-либо жалость. О том, чтобы зацеловать ее невероятно печальное лицо, не могло быть и речи: легкой, успокаивающей лаской дело не кончилось бы. Он знал, что, если коснется ее губ своими, в этом будет нечто большее, чем просто нежность.
Рэйлан остановился на том, что положил руку на колено под юбкой. В ответ он почувствовал лишь едва заметную дрожь – непроизвольную реакцию. Но Кирстен позволила мужской руке лежать на ее гладком колене.
Ресницы были влажными, но она не плакала.
– Я ощущала полную отстраненность. Я делала все необходимое, но по-настоящему ничего не осознавала. Вы понимаете, что я имею в виду?
Он слегка сжал ее колено. Кожа была нежнее шелка. Ему приходилось волевым усилием удерживать пальцы в неподвижности.
– Америка рыдала во весь голос, а я так не могу. Мне всегда действовала на нервы необходимость быть на виду у публики, но никогда так сильно, как после смерти Чарли. Ужасно оплакивать мужа, зная, что подробный репортаж об этом появится в утренних газетах.
– Написание книги – это способ оплакать его без посторонних, похоронить его, излить невыплаканные слезы. – В шепоте Рэйлана слышалось искреннее сочувствие.
Она тихонько согласилась:
– Как только выйдет книга, а за ней и фильм, я покончу с этим навсегда. Я хочу жить своей жизнью, быть только собой. Я хочу помнить, что я миссис Рамм. Но все остальные об этом должны забыть.
В хрупкой тишине раздавался лишь сухой треск поленьев. Затянувшуюся паузу прервала Элис.
– Кирстен, хочешь, я подам кофе? – поинтересовалась она, остановившись в широком, закруглявшемся вверху дверном проеме.
Кирстен вопросительно посмотрела на Рэйлана. Тот отрицательно покачал головой.
– Спасибо, не надо. Ложись спать, Элис.
Увидимся утром.
Экономка пожелала им спокойной ночи и ушла. «Интересно, – подумал Рэйлан, – заметила ли Элис мою руку, лежащую на колене хозяйки?»
Наверное, Кирстен подумала о том же, потому что положила ногу на ногу и выпрямила спину. Казалось, демаркационная линия между ними была стерта, и теперь женщина хотела провести ее заново, на случай, если этому мужчине рядом вдруг взбредет в голову снова переступить границы.
– Вы уверены, что ничего не хотите? – спросила она, пытаясь вежливостью отвлечь внимание от неловкого движения. – Сладкого или чего-нибудь выпить?
– Нет, спасибо. А каким кавалером был Рамм?
Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы переключиться с ответа Рэйлана на его вопрос.
– Кавалером?
– Он был вежливым, застенчивым, любвеобильным, агрессивным, экстравагантным, скованным, каким? Какие были его первые слова?
– Ни за что.
– Пожалуйста, Кирстен, мне нужно…
– Я же вам отвечаю! Это первое, что Чарли мне сказал, – «ни за что».
– Так, значит, вы первая заговорили. – Рэйлан оперся локтем о край дивана, положил подбородок на руку и взглянул на Кирстен с улыбкой, которая обольстила бы половину всего населения земного шара. – Расскажите мне об этом.
Она сделала глубокий вздох.
– Я тогда только что получила степень бакалавра и очень любила задирать нос.
– Вы не изменились.
Она угрожающе посмотрела на него, но на губах ее дрожала улыбка.
– Мужчины, которые меня окружали, были в основном интеллектуалы. Подружка как-то пригласила меня в ночной клуб. Я знала, что там часто собираются военные, и не хотела идти. Но она познакомилась с каким-то летчиком и хотела похвастаться им, так что мне ничего не оставалось, как пойти…
– И вы пошли, – подхватил Рэйлан. Он сложил большие и указательные пальцы так, что получилось нечто вроде прямоугольного объектива, сквозь который теперь и рассматривал Кирстен, как будто она была в кадре. – Я словно все это вижу собственными глазами. Вот вы, маленькая леди, печальная и растерянная, в толпе подвыпивших, сыплющих непристойности и…
– ..и когда моя подружка покинула меня, чтобы потанцевать с этим летчиком, я хотела только одного – ничем не выделяться. И тут в противоположном конце зала я увидела мужчину.
Улыбка осветила ее лицо. Искренняя, несдерживаемая, естественная в своей красоте улыбка. У Рэйлана все внутри перевернулось от зависти к Чарли Рамму.
А Кирстен продолжала:
– Это был высокий симпатичный блондин, широкий в плечах, он так самоуверенно улыбался, будто для него в жизни никогда не существовало никаких преград. На его лице было написано «Любую соблазню».
– А вы, конечно, терпеть таких не могли.
– Еще как! Но он протиснулся к моему столику и сел рядом.
– Как?
– Что как?
– Как он сел? На краешек стула? Плюхнулся на него с размаху? Как?
– Вообще-то он развернул стул, оседлал его и обхватил спинку руками перед собой.
– Вот-вот, спасибо. Извините, что прервал. Продолжайте.
– Этот парень не произнес ни слова. Просто сидел, глупо улыбался и пялился на меня. Я сказала: «Перестаньте на меня смотреть». А он…
– «Ни за что».
Кирстен и Рэйлан рассмеялись вместе.
– А потом? Потом он предложил вам что-нибудь выпить?
– Да, но я отказалась.
– Какая бессердечность!
Кирстен подпрыгнула, будто ее укусила змея. Грустная, задумчивая улыбка исчезла. На лице было написано крайнее удивление.
– Это почти то же, что сказал Чарли. Он прижал руки к груди, как Ромео, и произнес:
«О дева юная, не будь так жестока».
– Может, я уже знаю его лучше, чем мне кажется. – Рэйлан усмехнулся. – Продолжайте. Что произошло потом?
– Его глупость рассмешила меня.
– Ваше сердце дрогнуло.
– Да, и в тот миг своей слабости я позволила угостить меня стаканом белого вина.
– Белого вина, да? – Рэйлан развеселился. – А на вас были очки, когда вы потягивали белое вино там, где рекой текли виски и пиво?
Чувствуя, что теперь Кирстен совсем успокоилась, он растянулся перед диваном, положив голову на руки и скинув башмаки. На месте живота появилась впадина, начинавшаяся от ребер, и он понял, что голоден. К тому же немного возбужден. Интересно, заметила ли Кирстен бугорок под молнией на его джинсах? Наверное, нет. Это ведь теперь его нормальное состояние, с тех пор как он переступил порог этого дома, – не достигшее стадии неприличия напряжение. «Можно без труда заметить, что я на взводе». Эта мысль заставила Рэйлана улыбнуться. Чтобы не выдать себя, он спросил:
– Какую же общую тему для разговора вы нашли?
– Мы в основном говорили о нем. Не потому, что Чарли был таким уж неучтивым. Он был в восторге, когда узнал, что я получила степень, задавал какие-то вопросы. Но по-настоящему его занимали только небо и самолеты. Больше ничего. Чарли всегда о них говорил.