Выбрать главу

И я продолжил терпеть. Скрипя зубами, и трехэтажно матерясь. Сугубо мысленно… Поскольку рот заклеен.

Дербун пыхтел, медленно вращая колесо, и неодобрительно косясь на меня, так как вспотел, ожидая результата. Интересно какого? Кричать я не могу… Разве что, громко испустить газы…

– Не стоит! – отозвалась вдруг Алинилинель, и я прочувствовал по «настроению», что она страдает вместе со мной, и очень внимательно за всем наблюдает. Как будто все запоминая и… вменяя себе вину. Считая себя во всем этом виноватой. – Могут вспомнить о ней, и приладить «Грушу»… Лучше «Сапожок», поверь…

– А причем здесь сапожок? – удивился я, от пронзившей меня боли и шипения, содрогнувшись. Похоже, Графа все-таки допустили до спичек. Точнее до раскаленного на углях железа. Спичек ему все-таки не дают… И правильно делают.

– А-а-а-а!!! – неожиданно взвыл Сусюр, запрыгав рядом, и закинув свои пальцы в рот.

– Что такое?! – возмутился Зельдиус.

– Попробовал железо… Горячо ли… – пожаловался он.

– И как? – уточнил едко Архиепископ.

– Очень!!! Пальцы обжог…

– А с чего вдруг решил пробовать? Оно же красное!

– Да-к, ведь он не дергается! Вот и не поверил… Вдруг, морок…

Архиепископ глубокомысленно вздохнул, тоже видимо подумав о спичках.

– Сусюр, а ты не думал о том, что он натянут в струну, и просто НЕМОЖЕТ дернуться?

Ответа не последовало, похоже он действительно все понял, и… Продолжил шипеть моей плотью дальше. Буравя мозг болью, и общей активностью манипуляций. Прервался, на буквально миг. Заглянул мне в глаза, отстранился поискав трубку, и не найдя, накинул на лицо тряпку. Так что, видеть я теперь уже ничего не мог. Засада…

– Отстранись! – прилетела мысль от Алинилинель. – Уйди к Кострам. Поброди в себе… Так легче переносить боль!

– Ваше Преосвященство, не тянется! – пожаловался толстяк.

– Фетьяр, как там сапожок?… – уточнил Зельдиус.

– Уже несу! – отозвался Епископ.

– Несите с Дербуном, вместе! – распорядился Святой Падре.

– Сусюр спрячь язык! Не красиво так сидеть, когда пытаешь…

– Хорошо, дядя…

– Ты что, рисуешь?! – удивился Архиепископ.

– Да… – ответил Граф несколько смущенно.

– Сколько раз говорить, нельзя выжигать на телах, это не профессионально! И что там у тебя?

– Это домик, а это собачка… Цепь, – «…ш-ш-ш!» – вновь зашипела кожа, – а это дерево, и она на него…

– Заполни все печатями, что бы видно, и понятно не было! Что подумают, если твое художество, на костре заметят!… – возмутился Зельдиус. – Если уже жжешь, то хотя бы на религиозную тематику. О Иезусе Кострусе. Как его подвесили и сожгли на костре… Э-м-м… В смысле он вознесся! И теперь наблюдает за нами…

– Хорошо, дядя! – исправился Сусюр.

А я сосредоточился, и постарался отстраниться. Плохо, но получалось. Точнее, получилось.

Я проник к Кострам, те недовольно гудели. Потрескивало разноцветное пламя… Похоже всем четырем, происходящее со мной, совершенно не нравилось. Треск был злой, и проникновенный. А боль нарастала. Взвыла болью левая нога… Похоже приладили «Сапожок».

Чувствуя, что сейчас отрублюсь, я задумался, куда можно спихнуть боль. Меня окутывала странная вуаль, похоже, от оков. Во вне не перебросишь… Я поскребся, пытаясь проникнуть. Не вышло… А жаль. Сбросить бы им в бошки, пусть бы насладились.

Как будто ощутив мои мысли, Черный Костер вздыбился, обозначив, расходящиеся тысячами нитей, Темные Паутинки.

Хм… А что если… И я, вновь по наитию, не долго думая, потянулся к боли, ее овеществляя, ловя ее туманную взвесь, и зачерпнув, перенаправил, к нитям Черного Костра. Серая дымка боли заклубилась, и потекла по ним, ослабляя давление на мозг, до вполне терпимого. А потом и слабого. Вот так наркоз! Разделив боль на каждого из поднятых, получится для каждого щекотка… Как и для меня. А с учетом того, что они боль не чувствуют, можно не скупясь, сбросить ее всю…

Вдруг отозвалась болью и правая нога. Я стал ее спрессовывать, изолировать, и тщательно выдавливать во вне. Стараясь абстрагироваться, от того, что она «адская». Так себе… Боль и боль.

«… Ш-ш-ш…», а это, комарик укусил. «… Ш-ш-ш…», и снова. Ломают кость?! Ничего… На двух ногах? Так, Мурка же не вопит! А значит все хорошо…

– Бедненький!… – прилетело отдаленное, и понятное, не смотря на отстраненность, с сочувствием от Алины. И образ ее плачущей на стене.

– Почему? – удивился я. – У меня все хорошо! Отстраниться, и преодолеть боль получилось… – сообщил с энтузиазмом, ей я.

Застучал молоток, похоже, меня начали пробивать кольями. По крайней мере, так показалось…