Снаружи было светлее, чем в хижине, лагерь омыло голубым сиянием от серебристого света полной луны. Лишь дойдя до края леса, он осмелился вновь обуться и направился к деревьям, пытаясь найти тропинку к ручью. Он шел по ней с полмили, надеясь, что не опоздал, и даже начал волноваться, что каким-то образом свернул не в ту сторону, но затем поднялся по низкому холму, и в поле зрения появился пруд. Он оказался больше, чем ожидал Эрик, на поверхности шла рябью лунная дорожка.
Анника лежала на спине на воде, ее светлые волосы ореолом обрамляли голову. Девочка повернулась и начала плыть через пруд — тихая, как призрак.
Эрик подошел к берегу, и когда она вновь вынырнула, прошептал:
— Привет.
Анника быстро развернулась, поднимая волны, которые облизали песок.
— Я думала, ты уже не придешь.
— Мне пришлось дождаться, пока мама уснет, — ответил он, скидывая ботинки и раздеваясь до нижнего белья.
Эрик не знал, как объяснит матери мокрую одежду, но слишком стеснялся, чтобы снимать все. Когда он прыгнул в воду, в его груди возникло чувство головокружительного восторга. Он окунул голову, позволяя воде наполнить уши, заглушая весь мир, а затем вынырнул, ощущая ночную прохладу на своей влажной коже. Мальчик слышал тихий плеск от Анники, плавающей неподалеку. «До оттепели». Он сможет плавать здесь каждую ночь, если захочет. Возможно, когда пруд покроется льдом, они будут кататься на коньках.
— Где Сильви?
— Уснула раньше, чем отец. Я не хотела ее будить.
— Жаль.
Анника выпустила фонтанчик воды изо рта.
— Без нее тише. Кстати говоря, она решила, что твоя мать — принцесса.
Эрик снова окунул голову.
— Принцесса чего?
— Просто принцесса. Она очень красивая.
Эрик пожал плечами. Он замечал, как мужчины смотрят на его мать. Красота — очередное оружие в ее арсенале.
— Какой была твоя мама? — спросил он. Вопрос прозвучал странно из его уст, и он не был уверен, правильно ли его задавать.
Анника поводила пальцами по поверхности воды.
— Ласковой. Она часто пела нам перед сном. Я сказала ей, что слишком взрослая для колыбели. И жалею об этом каждую ночь.
Эрик притих. Сейчас было самое время рассказать что-то об отце, погибшем в битве. Но он ничего не помнил об этом мужчине, живом или мертвом.
— У охотников на ведьм были огромные кони, — сказала Анника, подняв голову к ночному небу. — Я была напугана, но помню, что они казались размером с дом.
— Для дрюскелей разводят особенную породу жеребцов.
— Правда?
Ему нужно было быть осторожным, рассказывая о том, где он побывал и что узнал, но эта информация казалась достаточно безобидной.
— Их выводят из-за их размера и поведения. Они не бояться огня или бурь. И идеально подходят для сражений с гришами.
— Это не было сражением. Даже боем трудно назвать. Отец не мог нас защитить.
— Он спас вас с Сильви.
— Наверное, — она поплыла к берегу. — Я собираюсь прыгнуть с разбега!
— Уверена, что тут достаточно глубоко?
— Я постоянно это делаю.
Анника вылезла из пруда, выжала воду из сорочки и забралась на валун на краю берега.
— Осторожно! — крикнул Эрик, сам не зная зачем. Может, чрезмерная защита его матери была заразна.
Девочка подняла руки, готовясь нырнуть, но вдруг замерла.
Эрик вздрогнул; похоже, вода была не такой уж теплой, как он думал.
— Чего ты ждешь?
— Ничего, — ответила она, по-прежнему держа руки вытянутыми.
По нему пробежал холодок. Тут он понял, что едва может пошевелить руками. Эрик попытался поднять их, но было слишком поздно. Вода будто сгустилась вокруг него и начала затвердевать в лед.
— Что ты делаешь? — спросил он, надеясь, что это какая-то игра, шутка.
Мальчика начала сотрясать дрожь, сердце заколотилось от страха, температура тела понизилась. Он все еще мог лихорадочно шевелить ногами, едва задевая илистое дно пруда кончиками пальцев, но его грудь и руки были обездвижены, лед сдавливал со всех сторон.
— Анника?
Она слезла с валуна и осторожно пошла по замерзшему пруду. Девочку всю трясло, ее ноги по-прежнему были босыми, мокрая сорочка липла к коже. В ее руке был зажат камень.
— Мне жаль, — сказала она. Ее зубы стучали, но на лице читалась решимость. — Мне нужен усилитель.
— Анника…
— Старейшины ни за что не позволят мне охотиться на него. Скорее, отдадут какому-то могущественному гришу, как Лев или его отец.