– То есть, вы предполагаете, что тот парень, у которого позаимствовали печень тоже был вампиром? – озадаченно поинтересовалась я. – Но ведь это невозможно. Его семья тогда тоже была бы вампирской расы, и они бы не погибли в обычной аварии.
– Ты права, – согласился со мной Сашка, отчего на душе вдруг потеплело. – Мы тоже пришли к такому выводу. И вновь начали копаться в истории этой семьи. Возвращаясь к предку-вампиру – нам изначально показалось странным, что кровосос позволил людям не только застать себя на месте преступления, но еще схватить и бросить за решетку.
– Может быть, он раскаивался за содеянное и таким образом решил себя наказать? – выдвинула я предположение.
Парень снисходительно глянул на меня.
– Это реальная жизнь, а не один из тех любовных романчиков, которые ты прячешь под матрасом.
Я обиженно надула губы.
– Не сопи, – одернул меня Саша, – а то такое ощущение, будто я сижу за столом не с прекрасной девушкой, а с престарелым больным сусликом.
И я сделала то, чего, наверное, не делала… да никогда!
Я показала ему язык.
Сашка отреагировал еще более нестандартно – закатил глаза. Но я успела увидеть мелькнувший в его зрачках дурашливый огонек.
– Ты пойми, – вернул себе серьезный вид парень. – Ни один вампир не позволит посадить себя за решетку. Потому что ни один вампир не сможет прожить больше месяца без человеческой крови. А напасть на кого-то в настолько изолированном месте, как тюрьма, означает выдать себя. И перед людьми, и перед охотниками.
Ах, да. Охотники за головами – так называли тех, кто отлавливал вампиров. Да и не только вампиров. Очень опасная работа, а потому охотниками становились только, так сказать, энтузиасты. Те, кто верили, что таким образом делают мир чище. Может быть, они были правы. Может быть, без таких, как мы, без таких, как я, будет лучше?
Мы помолчали. Не знаю, о чем думал Сашка, а я размышляла до какого возраста мне удастся дожить, прежде, чем придут за мной? До двадцати? Тридцати? Сорока?
Суккубы не стареют. Мы способны сохранять молодой вид на протяжении сотен лет. Но душа… Душа меняется. На неё неизгладимыми рубцами ложатся боль, страх, ненависть, злость, обида. Лицо суккуба не меняется, на нем не появляются морщины, не проступают к старости самые неприглядные черты характера. Но глаза… глаза выдают все. И с лица молодой очаровательной девушки смотрят глаза старухи не единожды заглянувшей за изнанку жизни. Мы можем прятать это от посторонних, но мы не можем спрятать это от самих себя. Мы знаем, какие мы на самом деле.
– Так он не был вампиром? – резко спросила я, не желая дальше ковыряться в собственных мыслях.
– Был, – ответил Сашка и взглянул на наручные часы. – Но он не родился таким. Его обратили.
Я округлила глаза.
– Но это же запрещено.
– Да, потому что молодые вампиры не контролируемы в первые месяцы своего, так скажем, нового существования. Для того, чтобы сдерживать одного новообращенного требуется от пяти до десяти взрослых вампиров. А они не собираются настолько обширными группами.
– Для того, чтобы не напали охотники. По одиночке вампиров выследить сложнее, – с пониманием дела закивала я.
– Выследить сложнее, но убить проще, – хмыкнул Сашка. – А потому они по сути уходят от одного капкана и попадают в другой.
– Но тот парень выжил, значит, ему кто-то помог, – сделала я самый очевидный вывод. – А вы точно уверены, что он обращенный?
– Да, мы нашли людей, которые в детстве жили по соседству с ним и его семьей, – почесал бровь Сашка. – Они рассказали, что это была обычная, ничем не примечательная семья. Григорий рос простым деревенским пацаном, без особых талантов. Работящий, трудолюбивый, ответственный, всегда готовый прийти на помощь. Так парня характеризовали те, кто его знал. Никаких аномалий, никаких странностей в поведении. А ты знаешь, в тесном деревенском сообществе трудно что-то утаить – люди знают друг про друга все, вплоть до того, какое белье носят соседи и что они едят на ужин.