Правда, с тех пор прошел не один год. Говорят, люди меняются.
Я начала подниматься по лестнице со словами:
– Неужели ты изменил своим привычкам? – а после добавила тихо: – Как когда-то изменил мне.
Преодолела последние три ступеньки и ступила на второй этаж, который выглядел примерно так, как моя голова изнутри – чердак с витающей в воздухе вековой пылью, заваленный разнообразным хламом. Количество ненужных вещей, которым давно уже было выделено специальное место на помойке, можно было перечислять бесконечно.
Вот в углу чудом сохранял вертикальное положение двуногий столик, который когда-то, наверное, считался винтажным. А теперь был просто старым и сломанным. Некогда лакированная столешница зияла черными подпалинами, словно кто-то использовал её во время тренировок по скоростному тушению факелов. Рядом на прибитой к стенке полке красовался сервиз, в котором не хватало несколько предметов и чьему цветовому оформлению позавидовал бы даже Безумный кролик. Проморгавшись от видения синих ежиков на ярко-алой травке, я увидела сундук. Большой коричневый сундук, который вызывал содрогание и рвотные позывы из-за своеобразной декоративной отделки в виде человеческих черепов. Очень натурально выглядящих черепов, окантовывающих крышку, и среди которых я различила несколько маленьких, похожих на младенческие. Можно было бы потрогать и проверить их подлинность наощупь, однако я решила, что в данном случае неведение – благо.
За сундуком стояла вешалка, которая очень гармонировала с ним, ведь основным материалом для её изготовления послужили человеческие кости. На одном из выступающих вперед «крючков», в качестве которых использовались фаланги пальцев, болталась мантия, выглядящая так, словно в ней ходил еще сам Мэрлин. А после завещал своим потомкам с наставлением никогда не снимать и даже спать в ней. Присмотревшись, я поняла, что мантия слегка покачивается, словно на сквозняке. Однако никакого сквозняка не было. Просто не могло быть – подпирающий невысокий потолок шкаф, похожий на гроб, препятствовал циркуляции воздуха в этой части помещения. Громоздкий шифоньер впечатлял своими размерами, но еще больше впечатляло то дерево, из которого его выстругали – оно явно было не простым. Древесный рисунок был словно живой, похожий на воду, постоянно меняющий контуры и очертания. Глядя на это действо словно завороженная, я шагнула вперед и натолкнулась на…
– Рояль? – переспросила я у Юстаса, вальяжно развалившегося в кресле и при моем появлении опустившего старую пожелтевшую газету.
– А что? – невинно взмахнул он длинными ресницами. – Иногда я играю. «Полет Валькирий», например.
Крышка музыкального инструмента, пережившего столкновение с моим бедром, с грохотом захлопнулась, подняв дополнительное облако пыли.
– Да, меня Вагнер тоже бодрит, – пробормотала я, замахав ладонью перед лицом. Не помогло, я начала чихать. На четвертый мой чих Юстас не выдержал, с видом оскорбленной добродетели поднялся с кресла, подошел ко мне и протянул платок.
Я не гордая, платок взяла, а потом с силой швырнула его в Юстаса.
– Развел бардак! – гаркнула я сквозь выступившие от усердного чихания слезы. И снова чихнула.
– Не знал, что суккубы страдают аллергией на пыль, – Юстас небрежно отбросил в сторону пойманный платок.
Я шумно втянула в себя воздух и зло посмотрела на бывшего.
– С чего ты взял, что у меня аллергия на пыль?
Густы брови Юстаса приняли максимально скептическую форму.
– А на что?
– На тебя, коллекционер фигов! – я стукнула кулаком по крышке старого рояля и снова громко чихнула.
– Ты меня заплевала, – сообщил Юстас и вытер лицо рукавом бежевой рубашки.
– Сам виноват, – злорадно зашипела я, а после еще и вытерла грязную от пыли руку о его брюки. И в ответ на опешивший взгляд с улыбкой сообщила: – Постираешь.
– Всегда знал, что от тебя одни неприятности, – покачал головой Юстас и направился обратно к креслу.
– А мне сесть не предложишь? – я оглянулась по сторонам в поисках хотя бы табуретки, но поняла, что если отправлюсь на её поиски, то могу заблудиться.