Выбрать главу

— Ты веришь в Бога? — спросила я и заглянула в его глаза цвета осеннего неба перед дождем.

— Нет, — вздохнул он. — Не верю.

— Почему? — требовательно спросила я, еще крепче цепляясь в его одежду.

— А ты думаешь, что где-то там, — он указал пальцем вверх, — на пушистой тучке сидит некий благообразный старичок, наблюдает и руководит жизнями семи миллиардов людей на планете?

— Семь миллиардов четыреста сорок четыре миллиона, — поправила я, не скрывая самодовольства, — по последним данным.

— Тем более, — Сашка, наконец, смог вырвать свой свитер из моих цепких пальцев и захлопнуть дверь. Я обиженно насупилась.

Заняв место водителя, он завел мотор и с укором уставился на меня.

— Что?

— Ремень пристегни, — приказал он тоном, не терпящим возражений.

Я только беспечно отмахнулась.

— Даже если мы попадем в аварию, полет через лобовое стекло меня не убьет.

— Но выведет из строя на несколько дней, — нахмурился Сашка, — а я не для того тащился за тобой в задницу мира, чтобы потом лечить.

— Да, да, да, — деланно засмеялась я, — тебе нужно, что бы лошадка была в строю. Не переживай, на мне как на собаке.

— Вернее, как на суккубе, — тихо произнес Саша, отворачиваясь.

Я вздрогнула от его неожиданного заявления и даже как-то слегка отрезвела.

Никогда. Ни единого раза за долгие годы общения он не произносил этого слова. Мы никогда не обсуждали эту тему, словно заключили негласное тайное соглашение. Все, что касалось моих необычных способностей не называлось и не обсуждалось вслух. Он знал. Один их тех, немногих, кто действительно знал всю неприглядную правду. И это знание словно всегда нависало над нами, незримо присутствуя, действуя на нервы, но оставаясь в стороне. И вот сейчас он это сказал. Сказал вслух то, что я не хотела слышать. То, что внутренне отрицала с того самого момента, как узнала сама. Это произошло очень давно, в той, другой жизни.

Глава 7

Как мы добрались до аэропорта и загрузились в самолет я помню плохо. Как в принципе и сам полет до восточной столицы. Память зафиксировала происходившее лишь кратковременными вспышками прозрения. Кажется, в дороге я хихикала, громко рассказывала пошлые анекдоты и наслаждалась видом хмурого Сашкиного лица, которое периодически двоилось. Оба Сашки синхронно закатывали голубые до невозможности глаза, в которые я пристально всматривалась и что-то спрашивала. Немного протрезвев я так и не смогла вспомнить, что именно пыталась выпытать у друга. А Сашка отказался рассказывать, окатив меня таким взглядом, что мгновенно захотелось отправиться в ближайший лесок и найти себе какое-нибудь уютное дупло. Главное — повыше и поменьше, чтобы не нашли и палками не выковыряли.

В целом, состояние по прилету было так себе. Очень так себе. Сознание плавало в тумане, в висках стучали мелкие молоточки, к горлу настойчиво подкатывала тошнота. Хотелось пить и спать, а вернее, организм настойчиво намекал на сон вечный. Но в принципе, был готов сторговаться и на двадцатичасовой. Да кто ж даст!

Едва самолет сел, мои самостоятельные действия закончились, а тело начало передвигаться в пространстве посредством волочения. То есть, меня самым бессовестным образом протащили весь путь от посадочного места в самолете до посадочного места в машине. По дороге я успела повстречаться со стеклянными раздвижными дверями, установленными на выходе из здания аэропорта, благополучно впечатавшись в них лбом и породив звонкое «бэнц!». После столкновения Сашка схватил меня за шиворот как непоседливого котенка, порадовавшись в слух, что у меня не будет сотрясения мозга, так как трястись в моей черепушке особо нечему, а сама черепушка очень крепкая, что было не раз доказано. В этом я была с ним солидарна, по той причине, что регулярно билась головой обо все, что попадалось мне на пути, снося препятствия без особого ущерба для себя. Вот и в этот раз на стекле образовалась трещина, а у меня лишь легкие звездочки перед глазами засверкали. Но друг как-то уж очень подозрительно радовался факту наличия у меня крепкой головы, а потому, пока меня не особо бережно заталкивали на заднее сидение ожидавшей нас на стоянке машине такси, я решила обидеться. А потому всю дорогу молчала. Зато Сашке захотелось поговорить. Под едва сдерживаемые исключительно из чувства природной вежливости смешки таксиста, друг поведал мне, что вела я себя совершенно отвратительно. За два с половиной часа полета успела довести до коллективной истерики двух стюардесс, одну почтенную даму, краснолицего толстяка и пятилетнего ребенка, которым не повезло занимать соседние с нами места. При чем ребенок разорался так, что мать безуспешно пыталась успокоить его на протяжении пятнадцати минут, а по итогу лишь цветом лица слилась со своим активно потеющим толстым соседом. Вдвоем они начали напоминать два сердитых помидора на грядке, что рассмешило меня еще больше, чем бьющаяся головой о спинку моего сидения чересчур нервная девчонка-подросток. Её разукрашенная мордашка напоминала плохую маскарадную маску, о чем я ей громко и сообщила, посоветовав не замазывать прыщи, а лечить. Всё вместе, по словам Саньки, начало напоминать балаган, который разрастался и становился все громче, вызывая у окружающих зубную боль, мигрень и понос одновременно. Стюардессы попытались вмешаться, но тут я решила провести ликбез, начав просвещать пассажиров салона на тему авиакатастроф. Размахивая руками и периодически икая, я стала объяснять причины крушений самолетов, приводить статистические данные и указывать на процентное соотношение метеоусловий, человеческого фактора, технических неисправностей и допущенных пилотами ошибок в управлении. А напоследок упомянула страшное слово «теракт». Лекция пришлась, что называется, «кстати». Народ, слегка взвинченный происходившими до этого событиями, полученной информацией впечатлился и стал засыпать несчастных бортпроводниц вопросами начиная от «а дверь точно не откроется?» до «почему не предусмотрены парашюты?». По словам Сашки, в этот момент он услышал отчетливый скрежет зубами, но девушки были профессионалами и продолжали улыбаться, не смотря на бросаемые в мою сторону взгляды, которые, если бы могли убивать, не оставили от меня даже кучки дымящегося пепла.

На этом моменте Сашкин рассказ прервали характерные звуки — это меня стошнило в бумажный пакет с логотипом одного известного фаст-фуда, который был выдан предусмотрительным водителем в начале поездки. От запаха жаренной картошки, который я вдохнула, когда избавлялась от того немного, что еще содержал мой несчастный желудок, стало еще хуже. А потому весь оставшийся путь до места назначения я периодически склонялась над пакетом в перерывах наблюдая за таксистом, степень позеленения которого усиливалась и к концу поездки кожа парня отливала приятными оттенками морской зелени. Какая неустойчивая у парнишки нервная система, подумала я после очередного «буэ». А вот Сашка ничего, даже не поморщился. Только всем своим видом демонстрировал собственное превосходство надо мной, убогой.

Когда машина затормозила я выдала нечто среднее между облегченным вздохом и радостным вскриком, и, словно собачка, которую давно не выгуливали, радостно вывалилась из салона. И приземлилась на четыре опоры, то есть, на ладони и коленки. Но расстраиваться не стала, а просто поглубже вздохнула, наслаждалась свежим воздухом.

— Не позорься, — злобно прошипело над ухом и меня вздернули на ноги. Зря, между прочим, так как желудок вновь взбунтовался. Я зажала рот рукой и виновато взглянула на друга. Он лишь покачал головой с мученическим видом и зашагал вперед, предварительно задав направление мне шлепком по попе. Я зашипела раздраженной и весьма оскорбленной таким отношением кошкой, но последовала за другом, мысленно призывая к успокоению весь свой внутренний мир, который уже избавился от всего, что мог и теперь словно сам пытался выбраться на свободу.

— Больше не буду пить, — простонала я.

На что мне ответили, даже не оборачиваясь:

— Горбатого могила исправит.

— Тогда дай мне умереть, — взмолилась я, но тем не менее, продолжила упрямо переставлять ноги, не поднимая глаз и сосредоточившись на том, чтобы сохранить вертикальное положение. Пока меня не тормознула ступенька, о которую я со всей возможной грациозностью споткнулась и наверняка приложился бы лицом, не поддержи меня Сашка.