Выбрать главу

Чем бы ни разнились ритуалы по форме, по сути, они есть способ концентрации сознания через символ на символизируемом. Кланяются не перекрестью, а Кресту — знаку и символу определенного мировоззрения. И тем самым настраивают себя на ту гармонию, что символизирует крест. Символ может быть предельно примитивен, но символизируемое им может быть бесконечно сложно для понимания. Ритуал может быть безумно сложным, а символизировать просто смену сезона, конец одного цикла жизнедеятельности и начало другого.

Вспомним о безумном и бессмысленном, на наш просвещенный взгляд, обтачивании камней всей стаей. Мы выяснили, что скрытого смысла в действии было значительно больше, чем во внешнем его проявлении. Стая не просто часами стучала камнем о камень, а творила себя как новый вид — «обитателей человейника».

Обтачивание камней — это мистический ритуал. Настройка сознания всех на единый мыслеобраз, символизируемый процессом труда.

В известных антропологам первобытных племенах на охоту и войну без ритуальных действий не выходят. Обязательно какой-нибудь ритуальный танец да исполнят, чтобы ввести себя в соответствующее психоэмоциональное состояние. Чаще всего проигрывают, имитируют предстоящую охоту или битву. А внутривидовое убийство, получается, обошлось без церемоний? Такого не может быть.

Заметки на полях

Убийство обязательно должно было быть ритуализировано, чтобы не считаться преступлением. Каннибализм, если таковой следовал за убийством, тоже следует воспринимать как символ того, что отступник стал никем — куском мяса.

Возможно, что путь к коллективному разуму стаи некоторое время «проходил через желудок». Каннибализм в рудиментарных формах встречается до сих пор. Но только как ритуал. Победитель, поедая органы врага, присваивает себе витальную энергию поверженного. Вряд ли процесс идет на физиологическом уровне, потому что пищевая ценность печени или сердца человека не выше, чем у свиньи. Но на психоэмоциональном, биоэнергетическом уровне, — да, происходит мощнейший энергетический всплеск. Причина его в снятой блокировке в сознании.

Не только убить, но и съесть человека — это нарушение таких мощных табу, что когда рушится плотина в сознании, энергия обрушивается водопадом. Человечина не насыщает, а опьяняет, как наркотик. И сытость от обычной еды не идет ни в какое сравнение с эйфорией, в которую погружается каннибал.

Сохранились воспоминания сельского активиста, совместно с чекистами боровшегося с каннибализмом в охваченной голодом губернии. Вся борьба сводилась к регулярному обнюхиванию. Если от избы потянуло мясным наваром, значит, там кого-то убили.

«Входим, а они, как пьяные, сидят за столом. Всей семьей. На печи кастрюля. Глянули — мясо. На лавке дочкина одежда. Спрашиваем, где младшая девка? Молчат, тупо улыбаются. Говорим, пошли. Встали без возражений все. Пошли к оврагу. Там мы их постреляли и землей присыпали».

Итак, акт убийства в стае требовалось вознести до символа, возносящего к символизированному идеалу. Иначе действие теряло всякий смысл. Оно не «дотягивало» до ритуала, значит, ничему не могло научить.

Но какие надличностные идеалы могли быть у полудиких протолюдей, спросите вы? «Один за всех, все — за одного» и «пока мы едины, мы непобедимы». Вряд ли им могли прийти на ум более абстрактные идеи. Вот чему учил ритуал публичной казни отступника и «чужака». Обратите внимание, что в наши дни за идеалы «равенства и братства» и единства перед лицом внешнего врага мы недрогнувшей рукой способны уничтожить любого «чужака», затесавшегося в наши ряды.

У ритуала есть характерные черты, делающие ритуал жизненно необходимым. Во-первых, ритуал создает и удерживает коллективные психоэмоциональные состояния, потребные для выживания человейника. Во-вторых, создает эффект «круговой поруки», когда ответственность за свершившееся в ходе ритуального действия ложится на всех без исключения. Равно как и за реализацию того, что ритуал символизирует: войну, охоту, сезонные работы. Наверное, в этом содержится мотив убить или изгнать отступника. «Чужак» не только думает не как все, он хочет пользоваться результатом коллективных усилий, но не нести за них ответственность. Перед богами и людьми. А такого люди не прощают.

В романе Максима Горького «Жизнь Клима Самгина» есть прекрасная и показательная сценка из жизни русской общины, прямой производной от родоплеменного строя. Оголодавшие крестьяне решают ограбить лабаз купца. И делают это всем «миром».

Простой акт взлома замка превращают в ритуальное действо. К дужке замка привязывают веревку и берутся за нее все, от мала до велика. Все будущие едоки ворованного провианта обязаны тянуть изо всех сил. И строгий дядька бегает вдоль цепочки, проверяя, не уклоняется ли кто, чтобы потом сказать, что не участвовал в ритуале. «В краже с применением технического средства (веревки), совершенной группой лиц по предварительному сговору», говоря языком полицейского протокола.