Ждал ли он удара меча или же открыл дверь и шагнул в нее, она не знала, но она была уверена, что это не было смертью в том смысле, в каком она была научена воспринимать ее. Лукас ушел, оставив свое тело, как если бы срочный вызов заставил его уйти и бросить свой багаж. Лукас был не здесь, а его тело с кожей оливкового цвета, служившее им местом встречи, больше не было таковым; ее друг ушел и она не знала его нового адреса, и было непонятно, сможет ли он снова общаться с ней, но ее друг не перестал существовать. У нее не было ощущения горя или потери, лишь растерянности; как Лукас собирался снова связаться с ней? Вспомнит ли он о ней или же забудет? В комнате не ощущалось никакого беспокойства; какую бы битву ни пришлось вести Лукасу, она закончилась еще до его ухода; он был повержен, она знала это, ибо он не хотел уходить, но война еще не была закончена, он лишь был отброшен на вторую линию окопов; с его уходом звуки сражения стихли, и теперь лишь умиротворение пустоты царило в комнате.
Она долго стояла так, глядя на тело на кровати; она совершенно не была потрясена, но она была озадачена тем, каким может быть следующий шаг в этой игре. Звук тяжелых шагов на ступенях вернул ее из задумчивости, и она повернулась, чтобы столкнуться с мужчиной рабочего вида, которого, по всей видимости, позвала старуха.
– Э, мэм, – сказал он. – Это кошмарное происшествие. Ваш бедный муж...
Он заметил ее палец без кольца и замолчал в нерешительности, ибо ум деревенских жителей был чрезмерно традиционным. Его вмешательство задело каждый нерв в теле Вероники; она хотела пребывать в том странном возвышенном состоянии, к которому привыкла за последнее время, в той ментальной атмосфере, которая оказывала тот же эффект на разум, какой разреженный воздух в горах оказывал на тело. Она не хотела разговаривать, чтобы не разрушить эту атмосферу контактом с другим человеком; не произнеся ни слова, она немного отстранилась, мягко вытолкнула мужчину за дверь и захлопнула ее у него перед носом; потом она уселась в кресло рядом с окном, и попеременно смотрела то на залитый солнцем сад, то на залитое солнцем лицо на подушке.
Наконец, ее уединение вновь было нарушено. Мужчина с маленькой коричневой сумкой для вызовов в руках, возникший в дверном проеме, изучал комнату. Он переводил взгляд с лица на подушке, умиротворенного смертью, на лицо женщины, сидевшей у окна, которое тоже, казалось, выражало такое же точно умиротворение. Затем он подошел к кровати и начал молча проводить обследование; казалось, он не посмел нарушить тишину. Но тишину нарушила сама Вероника. Действия мужчины вернули ей способность к действию, и она мгновенно заняла оборонительную позицию.
– Я не хочу, чтобы к нему прикасались, – сказала она, заговорив впервые за день.
Новоприбывший мягко ответил:
– Боюсь, что к нему придется прикоснуться. Нам много всего придется сделать, но вы можете быть совершенно уверены в том, что мы сделаем для него лучшее, что мы можем, равно как и для вас. Скажите, вы не его родственница?
– Я его секретарша, – ответила Вероника.
– О, – ответил доктор, – Ну, как бы то ни было, мы сделаем лучшее, что в наших силах, и для вас тоже. Но вы не знаете, где можно найти его родственников?
– Нет, – сказала Вероника. – Не думаю, что они у него были.
– Вы провели здесь не слишком много времени, верно? Где вы были до того, как приехали сюда?
Вероника ответила.
– А что вы там делали?
Сначала ей захотелось рассказать ему обо всем, но затем она поняла, что не может; она соприкоснулась со скрытой стороной вещей, а он нет, и она не могла говорить с ним об этом, между ними зияла огромная пропасть; он был чужаком, он плавал на поверхности, но она была посвященной, она прошла сквозь завесу и увидела причины явлений; отныне она принадлежала к скрытой стороне вещей, она была лишь странником и временным обитателем в мире явлений, и могла создавать связи, дружить и проявлять симпатию лишь к тем, кто видел жизнь также, как видела ее теперь она. Она должна была идти одна, если только рядом не было людей ее типа, а доктор явно был не из них; она не могла ничего ему рассказать, он бы этого не понял.
Так что она принялась за сухую констатацию фактов. Она была у Лукаса в подчинении. Он ушел от своего собственного работодателя и приехал сюда, взяв ее с собой. Она не знала, почему он уволился; она не знала, кем были его работодатели, это было что-то вроде научного общества, как ей казалось; как бы то ни было, если доктор направит запрос в дом в Блусмбери, они, вероятно, расскажут о себе; это было не ее дело, ей хорошо платили и она не задавала вопросов. Нет, она не состояла в отношениях с Мистером Лукасом, она уже говорила. Нет, она не знала его имени. Нет, и возраста тоже. Он подписывал документы как Дж. Лукас. Нет, она не знала, что значит Дж., это могло быть Джеймс или Джон, она не имела ни малейшего понятия об этом, это ее не касалось и этот вопрос ее никогда не интересовал. Она всегда обращалась к нему Мистер Лукас. Нет, она не могла пролить свет на причину его смерти, предыдущей ночью он еще был в порядке. Он никогда не жаловался ни какие заболевания, хотя недавно он сказал, что чувствует себя уставшим.