Близился канун Дня Всех Святых, когда ему, наконец, удалось перейти границу непроявленного и обрести опору на плане жизни. Яркий морозный день сподвиг Веронику к длительной прогулке и она, вернувшись обратно в сумерках уставшей, была счастлива упасть в огромное кресло у камина и подремать в освещенной огнем комнате до тех пор, пока старая смотрительница не принесет лампу. Полностью расслабившись, она полулежала на подушках и разум ее блуждал в долгих дневных грезах юности. Лукас, казалось, был очень далек от нее этой ночью; она избавилась от ощущения его присутствия, когда забрела в своих странствиях за пределы области его проявления, и он еще не успел найти ее снова. Так что на этот раз она была одна.
Она думала о странном существе, которое, встретившись ей на пути, изменило весь маршрут ее жизни. Она думала о нем и думала об Алеке, сравнивая двух мужчин, и она знала, не смотря на все сомнения, что никогда, никогда она не была бы счастлива с тем добросердечным, жизнерадостным парнем, которого весь мир счел бы идеальным супругом. Она была более счастлива, разделяя темные цели Лукаса, чем могла бы быть с обожавшим ее Алеком, ибо лишь так она ощущала себя живой; великие потоки вселенной носились вокруг нее, на нее изливалась необычайная жизненная сила мужчины, и она чувствовала, что она росла и превосходила себя, и что Великое Незримое, откуда происходили все вещи и куда они впоследствии возвращались, становилось к ней все ближе.
Размышляя об этом на границе сна и бодрствования, она неотрывно смотрела на сияющие в камине угли, когда вдруг почувствовала тот стремительный вылет вовне, который всегда предшествовал странным путешествиям души, в которые отправлял ее Лукас. Однако в этот раз она не провалилась в забвение; напротив, она продолжила осознавать всё, что ее окружало, хотя движения ее стали несколько заторможенными. Некоторое время она сидела так, в сонном мечтательном состоянии, которое даже казалось ей приятным, а затем ощутила себя странно опустошенной, когда нечто, струясь, начало вытекать из ее левого бока и белый сгусток напоминавшей туман субстанции стал собираться у ее ног. Он медленно расширялся, разрастался и принимал форму призрачной, закутанной в странное одеяние фигуры, а затем среди темноты одежд начало образовываться лицо, и это было лицо Лукаса!
Вероника, лишенная жизненной силы, сидела в кресле и наблюдала за тем, как мертвый мужчина вновь оживал на ее глазах. Его яркие темные глаза смотрели прямо в ее затуманенные глаза; губы, красные от крови, приблизились к ее бледным губам; и руки, сильные, как при жизни, сомкнулись вокруг ее тела, которое теперь, казалось, совсем сморщилось под одеждой.
Это странное проявление длилось недолго; Лукас не осмелился продолжать; и через несколько секунд лишенная сил девушка ощутила, как в нее возвращается жизнь, и одновременно с тем увидела, как призрачная фигура перед ней уменьшается, теряет очертания и оседает бесформенным туманом у ее ног. Затем она очнулась, словно бы ото сна, спрашивая себя, не был ли этот странный опыт всего лишь плодом ее воображения.
После ужина он показался ей еще более нереальным, и когда утром она очнулась после тяжелого сна без сновидений, от него не осталось ничего, кроме смутного воспоминания. День медленно проходил в мелких заботах; но прогулка между периодами дождя, вязание, чтение романа, хоть она и уделяла им время, не смогли захватить ее внимания так, как требующее ответа письмо от юриста, о котором Вероника вспомнила, когда зажгли лампы. Сев за письменный стол, она окунула ручку в чернила и принялась грызть ее конец, ибо она не слишком быстро отвечала на письма, а деловые вопросы были и вовсе за гранью ее понимания, и написав «Дорогой сэр», она остановилась, держа ручку над листом, и тогда, к своему удивлению, увидела линию букв, медленно проявляющуюся на чистой белой странице:
– Как вы, Вероника? Это Джастин.
Девушка с недоумением смотрела на слова, медленно возникавшие перед ее взором. Ручка писала без какого-либо волевого усилия с ее стороны; слова, хоть они и были написаны ее рукой, не были написаны ее обычным почерком, хотя этот почерк был ей знаком. Это был мужской почерк, и имя Джастин было мужским. Она не знала никого с именем Джастин, но почему-то это имя казалось ей знакомым. Где же она слышала его прежде? О, теперь она вспомнила, это было имя римлянина, о котором ей рассказывал Лукас, имя мужчины, который любил и потерял девушку во времена существования той древней, всемирно известной империи.
– Верно. Его звали Юстиниан, а Джастин зовут меня, это английская версия латинского имени, также как и сам я – английская версия римского солдата, только вот вам я больше известен под именем Дж. Лукас.