— Я тебя опередил уже, — заявил бесенок.
Ну, конечно. Когда дело доходит до того, чтоб набить брюхо, он никогда не ленится.
— Имя, — коротко сказал Покровский.
Я поднял глаза к потолку. Припомнить бы его еще в точности…
— Митасов Марк-Андрей Александрович III, — сообщил я.
Покровский хмыкнул и провел ладонью по седеющим каштановым волосам.
— Митасов? Любопытно. Давненько не слыхал этой фамилии.
«Ну так еще бы, они же все повымирали к чертовой бабушке. И последний бы помер, если б не мое околобожественное вмешательство» — чуть было не сказал я, но вовремя опомнился.
— Непростые времена настали, Сергей Вениаминович.
— Безусловно, это правда, — согласился Покровский, — однако ж достоинство человеческое терять нельзя. Что бы сказал ваш батюшка, если б узнал, что вы посреди бела дня боевую магию применили? Да еще какую! Контроль сознания! Использовать ее к человеку уже тридцать четыре года как запрещено!
«Это не контроль сознания, а контроль тела. А еще конкретнее — отдельного участка тела. Разные вещи, Сергей Вениаминович, — думал я, но язык придержал за зубами. Еще не то положение и, не то время, чтобы умничать».
— Не было выхода, — спокойно сказал я, глядя в глаза Покровского. Холодные, серого цвета. Цвета стали. Он явно изучал меня.
— Верю. Тем более, что не в честной дуэли, а в уличной драке четыре на одного. Вот только… — он понизил голос, — скажи мне, Митасов. С каких пор ты применяешь магию?
Черт. Чертчертчерт. Здесь запрещена магия? Зараза. Надо было спросить об этом у Андрея первым делом.
«Андрей, ты тут? — воззвал я в голове. — Мне нужна твоя помощь!»
А в ответ тишина. Он вчера не вернулся из боя.
— Я…
Колокольчик внутри телефона звякнул так громко и надрывно, что я чуть на стуле не подпрыгнул.
— Аккуратнее, Каммерер. Еще неизвестно, когда доберемся до душевых и вообще неизвестно, есть ли они тут.
Я тяжело вздохнул. Как же ты мне дорог, мелкий рогатый уе…
— Покровский.
Он держал одну часть телефона в правой руке возле рта, а вторую приставил к уху. Брови Сергея Вениаминовича с каждой секундой сдвигались ближе и ближе к переносице. От этого лицо этого великого мужчины становилось похожим на морду недовольного филина. Очень огромного, разъяренного филина. И чем дольше он слушал — тем темнее становилось в помещении. Сначала я подумал, что мне кажется.
Дернули за ухо.
— Смотри, — бесенок указал на лампы по левую руку. Их свет то тускнел, то становился ярче.
«Может казнят кого на электрическом стуле по кличке „Старик Искорка“, обычно от такого напряжение просаживается, — ответил я мысленно».
— Не-е-е-е, — тянул он и скалился в улыбке. — Сам поймешь.
— Ясно, — сказал Покровский. — Будем.
Я думал, что сейчас его богатырская рука с грохотом опустит телефон на свое место, но нет. Сергей Вениаминович сдержанно положил трубку, закрыл глаза и шумно вдохнул. Свет в лампах от этого мгновенно вспыхнул. Хлоп. Несколько ламп лопнули.
Покровский выдохнул.
— Сиди тут, пока я не вернусь. Отдам распоряжение, чтобы тебе принесли чай и обед.
— Что случилось? — уточнил я с поддельным любопытством и тревогой в голосе. Вряд ли он просечет. Но Покровский не ответил. Он снова поднял телефон и набрал номер.
— Петров? Поднимай Серебряную Дружину. Да. Да. Петров, ВСЕХ! — поднял он голос. — Улица Грушевского. Патроны берите все, что есть. Докладывали, что их много.
Он опустил телефон, не попрощавшись.
— Кого много, Сергей Вениаминович?
— Чертей.
Глава 5
Форма Немезиды
— V —
— Чертей? — переспросил я.
Не то чтобы я его не понял. Напротив, понял хорошо, и это как раз ввело в замешательство. В ранжире адских тварей черти жмутся в самом хвосте, на них даже суккубы презрительно поплевывают. Некоторым это даже нравится. Хотя в целом доля у них незавидная — из оружия зубы, когти да хвост шипастый, интеллектом местное начальство тоже не снабдило — другой тактики, кроме «навались да погрызись» не знают. И вреда от них, в общем-то, мало. Ведут себя, в основном, как обезьяны: гадят, прохожих пугают, с козырьков на головы мочатся и еду из рук воруют и убегают. Стихийные рынки особо у нас от таких страдали. Почему-то черти любили капусту. Вот такую, обычную, круглую капусту с кучей листвы.
Но чем дальше черт от родного измерения, тем хуже он себя чувствует. Хотя насколько «далеко» мы от их родного дома — тот еще вопрос.