Покровский не обманул — добираться до улицы Грушевского пришлось долго. Помрачневший Акимыч изрядно охренел, когда увидел меня без оков, но ничего не сказал. Наверное, побоялся решения начальства сомнениям подвергать. Тем более, что Покровский был на взводе. Внешне казался совершенно спокойным, но человека с моим чутьем не обманешь. Сердце у него колотилось как отбойный молоток и дышал он мелко и часто.
— Сукины потроха, — приговаривал он, выглядывая в мутные оконца повозки, — ведь сколько раз переспрашивал: плотно разлом прикрыли, нет ли прорех астральных? Этой дряни много ли надо? Они через щелочку просочиться способны, только дай ноготок — они тебе руку по локоть отгрызут. А магическим службистам все пох…побоку, ладонь к виску приладят и долдонят — «все чисто, ваш бродь, товарищ комиссар, никаких следов потусторонней активности»! Зла не хватает!
Как только мы свернули с широкого бульвара с его лавками, кафе и рюмочными на узкую дорожку, как только под колесами заскрипел старый деревянный настил, я понял — зла-то здесь как раз и хватает. Понял это с первого взгляда. В небе метались багровые всполохи, а чуть поодаль от нас виднелся рыжий столб, похожий на здоровенную свечку. Я чертыхнулся про себя и сжал кулаки. Вот уж разломили так разломили на совесть. Не зря, выходит, Покровский на своих магических службистов сердился. Предполагаю, что там на весь отдел одна извилина и та для того служит, чтоб мозг делить пополам.
— Господи Исусе, а смердит-то как, — простонал Акимыч, — будто что-то сто лет назад сдохло в теплом месте.
Я вздохнул и поскреб подбородок. По привычке ожидал ощутить щетину на пальцах, но кожа этого парня была гладкой, как помидор.
Ты наполовину прав, Акимыч. С теплым местом угадал, зато вот с тем, что сдохло, просчитался. Эти гады не живут в обычном смысле слова. Но определенно существуют. А еще плодятся, как кролики, если не быстрее. И перенаселение в аду — норма жизни. Вот и лезут везде, куда могут. А если залезли и закрепились, то можно считать, что пиши пропало и это место теперь принадлежит им.
— Не поминай всуе, — сухо сказал Покровский. Все сидевшие в повозке выглядели мрачнее зимней снежной тучи. Мрачнее огромного облака сажи после извержения вулкана. Комиссар открыл дверь и сделал шаг наружу. Я нутром ощущал приливающую энергию в мое тело. Демоническая сила лилась из того мира в этот просто бурной рекой. И я напитывался ею. Тело отзывалось непривычной легкой дрожью, как от приятного возбуждения. Я ощущал, как волосы вставали дыбом, как внутри по телу разливалось тепло, словно я опрокинул стопку крепкого алкоголя.
Давно забытое чувство. В своем мире я настолько привык к присутствию темной демонической энергии в теле, что не обращал на нее внимания. Оперировал ею как хотел. А сейчас… ох и приятные, оказывается, ощущения для нового тела.
— Смотри трусы не запачкай, — крякнул бесенок и тут же слинял из-под правой руки, чтобы я его не прихлопнул.
— Митасов, — сказал Сергей Вениаминович, повернув ко мне голову. — Рядом со мной, не отходишь ни на шаг, делаешь то, что я говорю. Понял?
Я вышел из машины. Жар разлома обдал лицо. Я видел, как первые небольшие чертики лезли наружу, просовывая свои коротенькие лапки.
— Так точно, — спокойно сказал я. Работать в системе приказов — обычная норма для человека, работающего в органах почти всю жизнь. Покровский повел бровью. Его явно удивляли мои повадки, то, как я двигаюсь. А двигался, неосознанно, как привык в своей жизни — уверенно, со знанием дела. Разлом класса «Б», закрывается одним демонологом моего мира без особого труда. Рыжеватые проблески по краям означали, что он способен расти и перейти в нечто большее. Собственно, этим он и занимался, так что смело можно сказать, что в ближайшее время, если его не закрыть, он станет разломом класса «В».
Серебряная дружина уже стояла полукольцом на дистанции от разлома. Их ружья черными голодными ртами смотрели прямо на дыру в пространстве. Ждали.
— Сейчас полезут, — сказал Акимыч, вставая рядом с нами.
— Еще рано, — машинально сказал я.
— Пхе, тебе-то откуда знать?
Я посмотрел на него косо и Акимыч умолк. Что-то увидел во взгляде. А еще рядом стоял Покровский, играющий желваками. Его настрой явно был отнюдь не благодушным к тому, чтобы подчиненные сейчас выкинули фортель. Даже один. Даже маленький.
— Гото-о-о-овьсь! — Сказал Покровский, поднимая руку.
Я мысленно считал секунды, касаясь большим пальцем соседних.
Раз-два-три-четыре и так покругу. Большой-мизинец, большой-безымянный, большой средний, большой указательный.