— Ваш подчиненный проявил крайнее неуважение к моей коллеге. Позволил себе говорит с ней, как с цепной дворовой собакой по непонятной мне причине. А когда я его аккуратно поправил — он с крайним недовольством развернулся и ушел. И к моему несчастью, я родился с очень чувствительными обонятельными рецепторами.
Он молча кивнул. Сомневаюсь, что поверил насчет запахов, но вот в пренебрежительное поведение — вполне.
Официант примчался и протянул сервиз своему хозяину, после чего сделал несколько шагов в сторону.
Я обратил внимание, что за данной картиной наблюдал почти весь зал, затаив дыхание. Сидящие неподалеку от нас, кто услышал разговор, отодвинули от себя тарелки и тоже сидели с угрюмыми лицами. Кто его знает, кому еще нерадивая кухня оставила подарки.
И сейчас для хозяина заведения была дилемма, как и для официанта. У первого: сомнение в репутации его харчевни, у второго: накормить своего шефа бифштексом с ссаньем или промолчать и жить с этим всю жизнь.
Но… вдруг он поймает его на лжи? Я уверен, что именно так сейчас думал его подчиненный. Он переминался с ноги на ногу, побледнел, дрожал и покрылся испариной от волнения.
Ефим Викторович пододвинул тарелку с бифштексом к краю стола, после чего элегантными движениями стал отрезать кусочек мяса. Он делал это неспешно, словно издевался. А может просто таковы были его манеры, и он делал это демонстративно. Тяжело было считать его истинные намерения.
Официант мялся. Он мусолил руками свой фартук, сминал его уже совсем откровенно. Когда владелец ресторана наколол кусочек мяса и стал подносить его ко рту, паренек совсем позеленел. Ефим Викторович открыл рот и рефлекторно опустил язык, чтобы положить пищу.
— Нет! — официант выбил из его руки сервиз. Тот упал на пол и поскакал в сторону под чей-то стол, а посуда с бряцающим звоном разлетелась в разные углы помещения.
Официант упал на колени и обхватил Ефима Викторовича руками за ноги.
— Прошу, не увольняйте, я исправлюсь, я буду работать месяц, нет, два… год! Год без зарплаты, — он уже захлебывался своими слезами и соплями, стекавшими по лицу. — Год буду работать, только прошу, не увольняйте!
— Кто еще? — сухо спросил Ефим Викторович.
— Я. Я один, больше никого. Только я. Честно. Клянусь. Пожалуйста. Я все исправлю. Я оплачу все продукты и еще одну порцию для гостей. Пожалуйста. Прошу вас. Умоляю. Прошу, пожалуйста.
— Нет, — ехидничал бесенок, сидя на краю стола, покачивая ножками,— совсем не один.
Я не стал вмешиваться.
— Я спрашиваю: кто?
— Я один.
— Вон, — он выставил руку на дверь заведения. — И чтоб твоего духу тут не было. Если где-то скажешь, что работал у меня — я все буду отрицать. Если будешь хвастаться фартуком — я скажу, что ты его украл. Вон. Ты уволен.
— Ефим Викторович! — завопил официант.
— Я все сказал. Вон, — сухой голос, не терпящий возражений. Честь этому человеку и репутация собственного заведения была выше всего.
Парень совсем поник, сполз на пол и тупо рыдал и хлюпал в красный ковровый пол.
— Прошу прощения, господа и дама, — ни единого лукавства в его голосе. Да. Профессионал. Ему действительно было плевать, кто у него в ресторане, если он опрятно одет, от него не несет навозом или перекисшей брагой, и он платит деньги. — Вам повторить? Обещаю, я лично прослежу за тем, как будет происходить процесс готовки.
Я взглянул на Покровского и Аиду. Сергей Вениаминович просто пожал плечами, а Аида… сидела. Как и всегда.
— Будьте добры, — сказал я.
— Только прошу, дайте хотя бы кофе и тост, — вклинился Покровский. — Желудок сводит от голода.
Хозяин ресторана кивнул, после чего начал двигаться в сторону кухню, переступив через официанта.
Люди вокруг возвращались к пище неохотно, но после показательного «наказания», они немного остыли. Им явно понравилось то, что владелец дорожит своей репутацией. И если сейчас что-то и выяснится — головы полетят однозначно.
— Слушай, а это уже не просто съестное… это произведение гастрономического искусства, — зудел бесенок, отломив кусок моей яичницы. Не знаю, что он с ними там сделал, но ничего вкуснее я в жизни не ел.
— Это всего лишь яйца и мясо, бес. Ничего необычного.
— В твоем случае, Каммерер, необычным тут является то, что тебе сюда не наплевали и не насыпали цианида.
Я хмыкнул. Все же, прав был этот мелкий рогатый засранец. Во многом прав. Пускай и язвит через слово, но каков уж есть.
— Вкусно, — сказал я в слух, обратившись к своим спутникам, если их таковыми можно было сейчас обозначить.
Покровский уплетал за обе щеки. Аида же все также методично пережевывала свой кусок мяса.