– Ты очень красив, мой англичанин, да.
5.16.2. САМЫЙ ХУДШИЙ ИЗ ДЕМОНОВ
Джейми, ощутив во всем теле острый тягучий всплеск, запустил пятерню в светлые волосы на затылке и, притянув к себе твердую голову, поцеловал крепко, требовательно, напрочь сминая губы, жадно раскрывшиеся навстречу. Грей шумно охнул и подался к нему всем существом, стремительно сокращая то небольшое пространство, которое до сих пор оставалось между ними.
Сплетясь в бурных объятьях, они походили на двух роскошных жеребцов – золотистого и гнедого – неистовство исполняющих свой грациозный танец.
– Теперь я... Ты позволишь мне, Джон? – слегка задыхаясь, проговорил Джейми, оторвавшись ненадолго от податливого жаркого тела.
ВЧЕРА ВЕЧЕРОМ, ПОСЛЕ УЖИНА поднявшись в спальню, Джейми быстренько сбросил одежду и ничком ринулся на кровать, со стоном распластавшись на ней, словно измотанная вконец полумертвая субстанция. Он ничего так не хотел в этот момент, как просто отключиться и не двигать более ни единым своим членом.
Пожалуйста!..
Осознавал ли он свою вину, Фрейзер уже не понимал толком. Но на всякий случай решил уважить чувства Джона. С трудом разлепив один глаз, он заметил, как Грей, улыбаясь, задумчиво стоит над его обездвиженным телом, и последним усилием помирающего подсунул подушку под бедра.
– Прости, Джон. Оставляю тебе на растерзание главную виновницу всех бед. Пусть отдувается за свои грехи. Можешь делать с ней все, что душе угодно. А я, если не возражаешь, немного посплю, – язык у него заплетался. – Просто сил никаких нет.
Но Джон, конечно, не дал ему уснуть.
– Все что моей душе угодно? – прошептал проклятый англичанин, и глаза у него загорелись весьма оживленно.
– Угумм...
– Вы не находите, что говорить так, слегка опрометчиво, мистер Фрейзер.
Джон опустился рядом с ним на кровать и, полюбовавшись как следует открывшимся видом, вдруг решительно приподнял ладонь, намереваясь залепить по этой вредной, изводящей его до самых глубин заднице отменный шлепок.
– Ну... я надеюсь... – щека Фрейзера растеклась по другой подушке, которую он с большим воодушевлением стиснул своими огромными лапищами, и поэтому слова, исходящие из смятого рта, звучали сейчас не слишком внятно. – Надеюсь, вы будете с ней... достаточно нежны, милорд. Не то, что бы я... был особо против. Но все же рассчитываю на ваше... милосердие.
– Милосердие? И с чего это, скажите на милость?
– Ну... она ж и так настрадалась... больно... прикасаться...
На светлой коже отчетливо просматривались бордовая полосатость, которая возникла вследствие усердного воздействия безжалостных прутьев, вкупе с налитыми синяками после их недавних развлечений в подвале. Смотрелось колоритно, хотя и жутковато.
– Ладно... признаю... вполне заслуженно... – бурчал Джейми нечленораздельно. – Но что с нее взять... соображения ни к черту.
– Хм-м, сдается мне, как раз под стать своему владельцу.
– Мгм-м... – шотландец был на редкость покладист сегодня.
Джон в последний миг сдержал руку, уже собиравшуюся смачно обрушиться на подставленные выпуклости, так трогательно отданные ему в полное распоряжение. Они были такие уязвимые сейчас в своей покорной готовности, что, несомненно – на то и был подлый расчет рыжего ублюдка – благородное сердце Грея дрогнуло.
Что ж... посмотрим... Его Светлость, загадочно улыбаясь, осторожно провел ладонью по рельефной впадине ягодицы, покрытой мягкой порослью волосков, ощущая такую, все еще горячую поверхность под своей рукой. Потом, наклонившись, тихонько поцеловал в хаотичное сплетение подживающих ссадин...
Джейми ощутил, до томительных мурашек по всей спине, до поднявшихся дыбом волосков на загривке, нежные прикосновения губ и языка, влажное дыхание, согревающее каждый дюйм его чувствительной плоти.
А потом почувствовал тылом благодатное тепло большого тела, осторожно нависающее сверху. Определенно, Грей не дал ему вчера заснуть спокойно, проделав много чего интересного с его задом в порыве очередного творческого вдохновения. Ну, заодно, и со всем остальным тоже…
Правда, в результате, заботливое сердце англичанина, как и следовало ожидать, все же не выдержало и, окончательно засыпая, Джейми почувствовал, как к его пышущему жаром седалищу осторожно приложили что-то весьма холодное, влажное, вызывая во всем теле блаженную истому облегчения.