Ему было по-настоящему тяжело, потому что невероятно хотелось коснуться Грея, дотронуться до его крепкого сухощавого тела, ощутить под ладонями гладкую упругость плоти, стиснуть изо всех сил в своих ладонях так, будто Джон – его потерянная когда-то часть, которую надо срочно вернуть на свое законное место. Джейми застонал от этой невыносимости, тем более зубы Джона остро и сладко сомкнулись на его соске, заставляя тягуче вибрировать в судорогах. Проклятый англичанин!
Джейми готов был растерзать его в иступленном порыве, но он обещал. Это была та самая, изощренная пытка, но она – Господь Всемогущий! – была такой подло сладостной, бесстыдно пленительной, что Джейми мог только охать, выдыхать, и беспомощно взрыкивать.
Пальцы, руки, губы, язык и ласкающий жар огня рядом. Нежность, тепло, влага… вместе с прохладой после нее на коже. Везде, по всему телу... Невероятно. Лишенный возможности действовать, Джейми сосредоточился только на ощущениях и купался в этой поглотившей его неге, сам растекаясь невесомо в сильных, умелых руках Джона.
– Ляг на спину, Джейми, – тихонько шепнул ему Грей, заметив полуобморочное состояние шотландца. – Руки держи вверху, не забывай.
Фрейзер итак распластался на одеяле в позе лягушки – заласканной задницей кверху – и с жадностью ожидал неминуемого вторжения, но настойчивая просьба англичанина заставила его перекатиться.
– Джон, пожалуйста! – тело его вибрировало, и он, задыхаясь, тянулся к Грею горячими губами. – Разреши мне... А не то я просто сейчас умру! Умру!.. Чертов проклятый англичанин!
– Нет, подожди. Рано еще. Ты поймешь когда…
Грей склонился к нему, опершись на руки, и, нежно покусывая, целовал приоткрытый хрипящий рот: то напористо вторгался туда языком, сливаясь воедино, то отстранялся, лишь невесомо касаясь. Потом перешел на шею, уши, грудь, опять впился зубами в соски, бесконечно долго играясь с набрякшими плотными бугорками.
– Ты почему... такой мерзавец, Джон?.. – взвыл, наконец, Фрейзер. – Долбанный жестокий мерзавец. Исчадье ада. АААА! Дьявол!
Комкая ни в чем неповинное одеяло, он судорожно бился под Греем, чувствуя, как безнадежно скручивает его тело и выносит куда-то далеко остатки здравого смысла.
– Давай, умоляй меня, – англичанин приподнялся над ним, бессовестно улыбаясь.
– Чего? – Джейми приоткрыл ошалевшие глаза, подернутые поволокой.
– Умоляй, чтобы я взял тебя! – Джон крепко сгреб в кулак его разметанные волосы. – Всадил в тебя, грязного распутного негодяя, свой член до самого корня. И… выдрал твою блудливую задницу по самые уши! А ты бы визжал и просил не останавливаться, Джейми. Ну же! Или я продолжу... твои адские муки.
И Грей снова стиснул упругий сосок зубами, а потом начал коварно спускаться по рыжей дорожке волос к изнемогающему члену, буквально готовому лопнуть от бурного тока крови.
– Иди к черту, Джон!
– Проси!.. – головка члена тут же подверглась изощренному нападению.
– Окх… да, сдаюсь, злодей! Ладно!
– Что «ладно»? – мягкая и, одновременно, острая вибрация под уздечкой безжалостно ввинтилась в мозг.
– ААА! Иисус! Возьми меня, черт!
– Так «Иисус» или «черт»? – Джон чуть приподнял голову, с улыбкой рассматривая трепыхавшуюся жертву, припухшие губы англичанина блестели от смазки. – Ты уж определись как-то, бродяга...
– Да какая разница! Поимей уже меня, мерзавец!
– Пожалуйста? – еще один круг языком по нежной истекающей плоти, а потом – тепло губ вокруг члена, обволакивающее, проникновенное, зовущее, вытягивающее душу до самого донышка.
– ДА! – Джейми зарычал. – ПОЖАЛУЙСТА!!!
– Отлично! А теперь все вместе и пожалостливее. А то я, пожалуй, еще немного позабавлюсь тут!..
Влажное тепло под мошонкой, сопровождаемое изощренным колыханием скользкой плоти, окатило блаженством его тело и мозг, заставив Джейми буквально заскулить.
– Ой, ладно! Возьми меня, пожалуйста! И оттрахай как следует! Подлый! Чертов! Выродок!
– По самые уши?
Джейми хотел прямо сейчас придушить проклятого англичанина.
– По самые уши, горло, мозги... что угодно! Умоляю тебя! ПРОСТО СДЕЛАЙ ЭТО! – взвыл он.
– Ладно, – покладисто согласился Джон, подсунул что-то плотное ему под крестец и сам застонал, осторожно наполняя шотландца легкой болью, а вместе с ней тяжестью и упругостью своей плоти.
– Господи Боже! – Джейми не выдержал, и на бедрах Джона остались красные полосы от его ногтей.
Но англичанин даже не заметил этого, вторгаясь в нетерпеливое, податливое тело сначала плавно и мягко, а потом – все жестче и решительнее, доводя их обоих до полного беспамятства, когда мир окончательно перестал существовать.