На вид командору Сиду Рохасу было немногим больше тридцати. Он был высокого роста и обладал телосложением, близким к тому, которое в старинных балладах принято было называть могучим. Свои русые волосы он обычно зачесывал назад. Лицо его, должно быть, в юности было довольно приятным, пока его не испортили два шрама на левой щеке и перебитый (судя по всему, не единожды) нос. Первый шрам шел от уголка губ до самого глаза, второй пересекал его по косой. Подбородок был гладко выбрит, вопреки последней моде. Он пользовался большим влиянием и авторитетом при дворе и особенно в военных кругах: Амато не раз приходилось наблюдать, как его мнения спрашивали люди, занимавшие гораздо более высокое положение, и охотно ему следовали. При этом Меченый ни во что не вмешивался, ни в каких интригах не участвовал и казалось, вообще был лишен честолюбия, хотя Амато подозревал, что это было только видимостью. Однако же он никого не трогал, и надо было быть совершенно дурным мальчишкой, как Дамиани, чтобы лезть на рожон и задирать его.
При дворе о нем ходило множество самых разных слухов: шептались, в юности он был бретером и зарабатывал себе на жизнь, провоцируя ссоры и вызывая на дуэль людей, неугодных его нанимателям – распространенный в Южных Землях вид заказного убийства; что не чурался он также и грабежей на больших дорогах; и что его дружба с королем держалась на том, что он порой избавлял его величество от докучавших ему людей без огласки; что жена его, категорически не одобрявшая его связи с альдой Монтеро и просившая у Примасерата дозволения на развод (разводы в Бреле были делом куда более редким, чем в Рамале и Лигории, но все же случались), погибла уж слишком своевременно. И глядя в серо-зеленые волчьи глаза командора, из которых на беднягу Дамиани смотрела сама смерть, Амато постепенно проникался уверенностью, что напрасно он почитал эти перешептывания досужими выдумками.
Между тем Дамиани был уже покрыт кровью с ног до головы и едва держался на ногах Далия, до сего момента словно пребывавшая в оцепенении, как и сам Амато, вдруг повернулась к нему и схватила за руку.
– Идите за стражей, – шепотом приказала ему она. – Быстрее!
Амато поколебался, оценивая целесообразность этого поступка, но она смотрела на него своими горящими умопомрачительными глазами, и он решил, что есть смысл попробовать. Почти бегом он направился ко дворцу.
Гвардейцы находились в главном корпусе. Лейтенант Шевель, выслушав Амато, задумчиво почесал затылок.
– Вираускас, Касьянас, со мной! Командору, видать, снова вожжа под хвост попала…Каррерас, давай за хирургом и носилками.
Они не спеша направились к часовне Марсалы.
– Вы можете идти побыстрее? – воскликнул Амато, теряя терпение.
– Дык это, альд-то ваш все равно уже не жилец, куда торопиться-то? – невозмутимо ответил лейтенант.
Когда они подошли к пятачку, где происходил поединок, взглядам удивленных гвардейцев открылась необыкновенная картина: Далия, стоя на коленях перед раненым, перевязывала его белыми тряпками, подозрительно похожими на остатки нижней юбки. Дамиани лежал без сознания на расстеленном камзоле, его полностью пропитанная кровью рубашка валялась на траве рядом. Меченый стоял чуть поодаль и безучастно наблюдал за происходящим. Через несколько минут подоспел хирург и гвардейцы с носилками. Альда уложили на носилки и понесли во дворец.
Далия молча смерила командора взглядом, вздохнула, сокрушенно покачала головой и, по-прежнему не произнося ни слова, последовала за носилками. Они дошли до комнаты, которую занимал хирург и остались стоять у дверей, ожидая его заключения.
– Теперь вы, наконец, расскажете, что произошло? – спросил Амато в третий раз. – Я сначала предположил, что Дамиани потерял сознание и Рохас был вынужден прекратить эту бойню, поскольку дуэлью ее уже трудно было назвать, но судя по вашему загадочному виду, я ошибся.