«Королю уже стоит запретить распространять эти байки, – подумала Камилла. – Да и как им самим только не надоело постоянно пугать себя?»
В этот миг толпа у фонтана раздвинулась, и Камилла увидела, как двое мужчин ведут старуху к ее карете. Толпа двинулась за ней. Кучер, в ожидании ее приказаний, занес кнут, готовясь к отступлению. Пророчица остановилась в нескольких шагах от Камиллы и вытянула костлявый палец с длинным грязным ногтем.
– Трианская демоница уже здесь, рядом! – объявила она, глядя на Камиллу своими белесыми глазами. – Горе тебе, твои дни сочтены! Скоро она заберет твою жизнь, да, да! Твоя смерть близка, тело твое обречено, подумай о душе!
– Гони! – в ужасе закричала Камилла, откинувшись на подушки. Кучер взмахнул хлыстом, лошади рванули с места. Вслед уносящейся карете летели вопли пророчицы: «Трианский дьявол убьет тебя!»
7
Что такое война, Сид Рохас узнал в двенадцать лет, отправившись в миритский Винэ в качестве оруженосца капитана Сартимосы, друга его недавно скончавшегося отца. «Наше дело правое, – объявлял ему при каждом удобном случае Сартимоса, свирепо вращая глазами, – эта земля за триста лет стала нашей, там живут наши люди, и мы выбьем этих проклятых любителей селедки с нашей земли! Создатель и правда на нашей стороне!» Надо полагать, что триста лет назад миритцы говорили своим воинам что-то подобное, однако то ли у Создателя имелось какое-то свое мнение относительно урегулирования земельных претензий, то ли он действительно, как утверждали нечестивцы, всегда оказывался на стороне больших армий и умелых полководцев, но невзирая на правоту, их с позором вышибли из Винэ, как это ранее произошло с миритцами.
Вскоре началась Первая Базасская война, в которой они, разумеется, воевали за Лорна, но и она не принесла роте капитана Сартимосы желанной победы. «Хватит нам есть хлеб скорби и пить вино поражения, – объявил ему капитан, – пора убираться отсюда подобру-поздорову. Поедем в Ниссорию, в Лесен, там должна начаться славная война, и наши шпаги придутся весьма кстати».
Сид был вне себя от счастья. В Ниссории обретались лучшие в мире фехтовальщики, а в Лесене находились лучшие в Ниссории фехтовальные школы. Ему не приходило в голову, что часть этих лучших в мире фехтовальщиков окажется его врагами, и данное обстоятельство может стать для него фатальным, поскольку сам он ни в какой фехтовальной школе не обучался, ни в хорошей, ни в плохой. Впрочем, четыре года войны не прошли даром, и ему удалось сохранить свою шкуру почти целой. От ниссорийского периода его жизни ему осталась основная масса его шрамов да привычка три раза в день читать про себя покаянную молитву: человек, которого могут прирезать в любую минуту, должен содержать в порядке свои дела со Всеведающим, в особенности, если он нарушает его заветы с той интенсивностью, с каковой это делал Сид Рохас.
В общем, грозовая юность командора пролетела под звон оружия и грохот канонады на полях сражений, к которым позднее прибавились плеск волн да хлопанье парусов пиратских шхун, смех сирен в портовых борделях и гвалт таверн, где кровь и вино лились в равных частях.
В Бреле тем временем вновь намечалась война: королева Дора Базас и ее мамаша Гизелла собирали войска. Сартимоса к этому времени уже давно покоился на дне морском, подчистую объеденный рыбами. Сид вернулся в родную страну и в ожидании все никак не начинавшейся войны продавал свою шпагу тем, кто мог за нее заплатить, при условии, что противник тоже будет держать в руках оружие: у него были некоторые представления о чести. Он раздумывал над тем, чью сторону он должен принять, и склонялся к Доре и лигорийцам, ведь начиная службу, он приносил присягу Базасам. Однако судьба рассудила иначе, и одной прекрасной летней лунной ночью командор, проходя по Ленточной улице, услышал звон оружия и женские крики, призывавшие на помощь. Тогда из окна прямо к его ногам выпал человек, в котором Рохас признал своего товарища по ремеслу …
… Последний закатный луч осветил камеру командора. Нагревшиеся за день камни усердно отдавали тепло, навевая мысли об адском пекле. Рохас сделал очередной глоток мерзкого пойла, которое комендант Пратта почему-то именовал вином, и философски подумал, что за удовольствия надо платить. В Бреле дуэль оплачивалась штрафом, тюрьмой или изгнанием, в зависимости от исхода поединка и ранга участников, однако зачастую на подобные шалости и вовсе смотрели сквозь пальцы. «И что мне с тобой делать?», со вздохом спросил его король, и Меченый, не без содрогания представивший, в каком бешенстве будет Камилла, малодушно попросился в тюрьму. «Нашел время», проворчал Эрнотон. «Всего на несколько дней», настаивал Рохас, который предпочел бы артиллерийский обстрел встрече с разъяренной любовницей, имевшей обыкновение чередовать ледяное молчание с гневными воплями, с точечным вкраплением бурных рыданий.