Увы, прошли те времена, когда Дом Гильяно мирно уживался с Братством Аменти.
Дон Марко собственноручно казнил всех братьев. Антонио удалось спастись лишь потому, что сын дона Гильяно – Ашер – вступился за него. Было такое правило в Кодексе Гильяно: старший сын может потребовать оставить в живых пленного, чтобы тот стал его рабом и не отходил от него ни на шаг. Но Ашер никогда не пользовался своей привилегией господина, ему претило быть рабовладельцем. Антонио он называл своим лучшим другом, не меньше. И все же статус раба отныне навсегда был закреплен в имени Антонио: «арад» означало «раб» на древнем наречии семьи Гильяно.
После изгнания Ашера все его имущество, в том числе и Антонио арад Аменти, перешло во владение Дома Гильяно, а значит, дон Гильяно напрямую мог распоряжаться судьбой раба. И тогда дон Марко приказал Антонио забыть о степени доктора богословия и переквалифицироваться в адвокаты. И вот – по четвергам рассказывать скабрезности своре мальчишек.
Антонио Аменти заметил, что новый ученик смущен, не знает, куда девать глаза, стесняется смотреть на доску, где Антонио живописно изобразил эрогенные зоны. После урока Антонио подозвал юношу:
– Не придавай всему этому значения. Просто развлекись с кем-нибудь. И как можно дольше не влюбляйся.
Яну было очень неловко:
– Наверное, я уже влюбился, – пробормотал он.
– Ого! – присвистнул Антонио. – Когда же ты успел?
Ян пожал плечами. Он и сам не знал. И впервые даже сам для себя назвал свои чувства влюбленностью. Скорее, это было наваждением. Вдруг перед ним являлся нежный лик: полудетский капризный изгиб губ, грустная морщинка над левой бровью, едва ли не прозрачные глаза, которые видели много, но сумели остаться безмятежными, как нетронутая камнем гладь пруда; светлые локоны она откидывала с лица, задорно тряхнув головой. Во снах он целовал ее, держал за руку, обнимал. Она была его единственной. Но наяву он боялся признать, что его прекрасной возлюбленной, возможно, не существует.
– Только… Она… Она совсем не для меня.
– Глупости. Конечно, она для тебя. Сейчас я тебе кое-что нарисую. – Он достал из кармана блокнот и быстрыми штрихами начал в нем рисовать. Ян расширенными глазами смотрел на то, что выходит из-под руки Антонио Аменти.
– Вот три схемы. Если она совсем фря, начинай сразу с третьей. А вообще, каждая из трех гарантирует тебе стоны, ахи, вздохи, полный восторг, даже слезы. Я бы не сказал, что все они обеспечивают любовь до гроба, но за полный восторг – отвечаю. Слово Братства Аменти. – И он рассмеялся над своей напыщенной речью. – Какие-то порнографические картинки я тебе нарисовал, да, Ян? Соблазняю тебя, толкаю на путь греха? Или как у вас в монастыре говорили?
– Не в таком я был монастыре, – возразил Ян. – Нам ничего не запрещали. Просто возможности не было.
– Возможности не будет, пока ты сам себе ее не обеспечишь.
Ян спрятал листки в карман. Он знал, что не воспользуется ими. Ему нельзя. Он проклят. И любой женщине, которая с ним свяжется, будет грозить опасность. Но он не хотел обижать Антонио.
– Спасибо.
Еще на Ланке Ян понял, что он нравится женщинам. Почему, для него оставалось загадкой. В двадцать лет своей худобой он походил на подростка, длиннорукий, нескладный, с коротким ежиком волос – в монастыре брили голову. Он все время смотрел себе под ноги или, если с ним заговаривали, рассматривал собеседника из-под полуприкрытых век. В глаза людям смотреть избегал. Странные привычки будто ограждали его от чего-то ужасного, что было до конца ему неведомо.
Но, забывшись, он в восхищении смотрел на женщин и ловил в ответ их взгляды. Взгляды прекрасных женщин, которые его-то и замечать не должны! Даже девушки-ланкийки тайком, из-под ресниц, поглядывали на него. А они ведь хранили себя в чистоте до свадьбы. Для них немыслимо было отправиться на свидание с иностранцем. Да что там свидание! Заговорить – опасное дело. А отцовский суд строг и часто несправедлив. Поэтому местные девушки держались подчеркнуто гордо и даже глазом не поводили в сторону волонтеров, чтобы показать – соблазны они преодолевать умеют. Но на Яна смотрели, и он смущался.
Молодые ланкийки – сама песня. Кожа цвета корицы, яркие сари, зонтики от солнца. Темные волосы, чтобы лучше росли, на ночь густо смазывают миндальным маслом. Пышные волосы – гордость девушки. От каждой исходил тонкий миндальный запах, и Ян, улавливая его, чувствовал что-то знакомое, словно давно забытое, но невыразимо прекрасное. Возможно, именно от этой непонятной ностальгии на Ланке он ел миндаль горстями.
Но первой о сексе с ним заговорила его начальница Полин из волонтерского лагеря. Он получал от нее задания и отчитывался за их выполнение.