Оливер вспомнил опустевший в несколько минут скверик рядом со столовой. Совпадение? Или все находившиеся там действительно ощутили гнет чужих эмоций и инстинктивно старались уйти подальше от их источника? Почему тогда он остался?
— Скажите, Эдвард, если нет ограничений в виде замкнутого пространства, но некто все-таки не избежал попадания под влияние чужого настроения, чем это можно было бы объяснить?
Грин, приступивший уже к перевязке, ненадолго прервался и задумался.
— Влияние точно было ненамеренным? — уточнил он. Оливер кивнул. — Тогда есть несколько вариантов. Повышенная внушаемость пострадавшего. Ослабление естественной защиты вследствие каких-то иных событий. Некие отвлекающие факторы, не позволившие сразу почувствовать немотивированное изменение настроения. Или… Мы говорим о конкретном случае?
— Нет, — отмахнулся здоровой рукой Оливер. — Но если попытаться смоделировать ситуацию… Допустим, в разгар праздника, когда всем весело, некто транслирует противоположные эмоции. Все инстинктивно избегают его, но какой-то человек все же попадает под воздействие.
— Ему тоже было весело на празднике?
Да какое там…
— Предположим, что нет.
— То есть как такового перепада настроения он не ощутил? Откуда тогда уверенность, что трансляция имела место?
— Мы же обсуждаем гипотетическую ситуацию, — не позволил поймать себя на недомолвках Оливер. — Трансляция уже в условиях задачи. И перепад он ощутил, но не настолько резкий, чтобы это его насторожило.
— Тогда все просто. — Грин вернулся к перевязке, утратив интерес к вопросу. — Транслируемые эмоции совпали по спектру с эмоциями попавшего под влияние. Возник резонанс, вследствие чего эти эмоции естественно усилились. В таком состоянии не исключено усложнение связей и возникновение ответной волны. Этакая усиленная ретрансляция… Понимаете, о чем я? Замкнутый круг: один передает эмоции, второй возвращает их, пропустив через себя, первый принимает больше, чем отдал, и транслирует еще более сильные чувства.
— Эмоции могут меняться в процессе? При сохранении резонанса?
— Почему бы и нет?
— И чьи тогда это эмоции?
Целитель снова отвлекся от бинтов. Сморщил лоб.
— А хрен его знает, — выдал после раздумий универсальную, хоть и не совсем научную формулировку. — Скорее всего, того, кто инициировал начальную трансляцию. Но нельзя исключать, что они изменились под влиянием второго участника.
— Можно об этом где-нибудь почитать?
— Можно, — разрешил доктор. — Чтение вам не противопоказано. А вот физические нагрузки придется ограничить. И… пропишу-ка я вам еще особое питание.
— С повышенным содержанием кальция? — предположил Оливер, припомнив, какая диета предписана при переломах, которых у него за жизнь случалось немало.
— С повышенным содержанием еды, — укоризненно проворчал Грин. — Нормальной еды, а не кофе с сэндвичами. Мне вовсе не улыбается лечить вам еще и гастрит, а вы к нему уверенно стремитесь.
Беседа перетекла на темы здоровья и профилактики заболеваний желудка, коими доктор грозил милорду Райхону уже не первый год, но, на счастье, не затянулась. Грин вспомнил, что и сам не успел позавтракать, велел прийти в понедельник к нему в лечебницу, чтобы показать руку, и на этом попрощался.
Оставшись один, Оливер подумал, что и впрямь неплохо было бы поесть, но вместо похода в столовую, где у него имелся свой стол в отгороженном и от общего студенческого зала, и от преподавательской части «кабинете», зачем-то достал из мусорной корзины пепельницу, кое-как отмыл ее одной рукой и поставил на каминную полку в гостиной, после чего решил наведаться в библиотеку.
Сам Грин гастрита не опасался. Доктору повезло жениться на женщине не только красивой и умной, но и обладающей определенными кулинарными талантами. Где урожденная леди Аштон научилась готовить и откуда брала неизвестные местным кухаркам рецепты — история отдельная, но за годы уже стало традицией, что в выходные кухней Элизабет занималась сама.
— Ну что там? — Миссис Грин встретила мужа в прихожей и с порога начала допрос. — Что с Оливером?