– Придется резать. – Она выудила из нагрудного кармана еще один, совсем малюсенький, пузырек и протянула его Мауре. – Выпей, а потом ложись на живот.
Мать кивнула и послушно капнула в рот несколько капель. На ее лице блестели бусины пота, а тело мелко дрожало, как будто по избе гулял морозный ветер. Мауру терзала боль от коварной стрелы. Что же дала ей Игла?
Страшная догадка пришла уже через пару-тройку минут, когда мать улеглась на живот и уставилась в стену бараньим взглядом.
– Что ты ей дала? – в страхе выдохнула я.
– Гордость Мансура – настойка от боли. Всегда ношу с собой пузырек на случай ранения. Не дает случиться болевому шоку.
– Да это же обычный дурман, который пьют отбросы! – взвилась я. Догадка подтвердилась.
– Настойка Мансура ни в какое сравнение не идет с тем, что глотают в подворотнях, – усмехнулась Игла. – Без этих капель твоя мать могла бы умереть от болевого шока. Разве ты хочешь этого? Так что перестань пучить глаза и вылей полкувшина мне на руки – их нужно обеззаразить.
Скрипнув зубами, я выполнила просьбу. Маура дышала глубоко и ровно, значит, действия Иглы не принесут ей боли. Ученица Мансура насухо вытерла руки и снова скомандовала:
– Возьми нож и закали его над огнем, а после ополосни той же водой из кувшина и протри чистым полотенцем.
Когда Игла промыла рану, а после поднесла обеззараженный кинжал к коже, я дернулась, чтобы отвернуться, но заставила себя смотреть. Пусть Мансур доверял своей ученице, но ей не доверяла я.
Лезвие погрузилось в рану и аккуратно надрезало кожу так, чтобы вытащить коварно засевший в плоти наконечник. Он плохо крепился к древку, и потому Игла, ругаясь сквозь зубы, доставала его медленно и аккуратно, пока Маура подергивалась в полубреду от отголосков боли. Я цеплялась пальцами за столешницу, едва держась на скамейке, и дрожала всем телом. Капли Мансура уже перестали действовать, оставив меня лицом к лицу с собственным ужасом.
За окном рассвело, когда на пол со звоном упала окровавленная стрела, от древка которой тут же отскочил и задорно цокнул наконечник. Игла вытерла вышитым полотенцем испачканные руки, безнадежно его испортив, и положила их прямо на сочащуюся кровью рану Мауры. Я собралась рявкнуть и одернуть ее, чтобы не смела делать матери больно, но чуть заметное свечение под ее ладонями вынудило захлопнуть открытый рот.
Глаза Иглы закатились, ее лицо серело так же быстро, как обретало цвет лицо Мауры. Кровь остановилась, а рана затягивалась.
– Лови меня, – только и успела буркнуть ученица Мансура, прежде чем кулем рухнуть на пол. Я ее не поймала, но кое-как усадила, прислонив спиной к кровати.
Игла напоминала покойницу, отчего в сердце тревожно ёкнуло воспоминание. Если лихомор отдаст слишком много сил, он умрет. Не слишком ли много отдала Игла? Не хватало еще сжигать ее мертвое тело в сердце леса под бдительным вниманием подданных Шурале.
Рана Мауры уже не выглядела столь устрашающе. Покопавшись в мешке Иглы, я выудила моток чистой материи и соорудила повязку на плечо матери, после чего достала из большого сундука мягкий бархатный халат, расшитый цветами. Кое-как у меня получилось набросить его на Мауру, чтобы никто из вошедших не увидел ее обнаженного тела, и даже запахнуть.
Осоловело уставясь на меня, мать блаженно улыбалась. Не удержавшись, я с отчаянием и невыносимым облегчением погладила Мауру по щеке и увидела, как опускаются ее веки. Если бы не промокшая одежда, сон сморил бы и меня, несмотря на медленно всходившее над кронами деревьев солнце.
Мы пережили страшную дождливую ночь. Пришел новый день. А мне бы только сбросить мокрые вещи и прикрыть глаза хоть на мгновение.
Кромешная мгла Нечистого леса обволакивала меня склизкими щупальцами, сотней холодных пальцев забиралась под кожу и тянулась к горячему сердцу. Я вздрагивала в полусне, завернутая в высохший походный плащ. На поляне расположились спящие солдаты. Женщины из прислуги ютились маленькой компанией в стороне от мужчин. Я тоже предпочла спать отдельно, но не согласилась лечь в домике Мауры. Там осталась Игла.
Тишина, какая бывала только в полнолуние, окутала поляну и погрузила ее в забытье. Я приоткрыла веки, вгляделась во тьму и невольно поежилась от страха. Что-то в этом лесу было не так. Костер, разожженный для связи с уехавшими всадниками, незаметно потух. Стало слишком тихо. Слишком пустынно. Никто не наблюдал из-за деревьев в надежде полакомиться человечинкой. Не шуршали лесные звери. Не шумел ветер в листве. Даже похрапывание солдат стихло, словно все они разом перестали дышать.