— Прости, Владыка-страж… — прошептал Се Цзынин, чувствуя на языке непроходящую горечь.
Это вино настояли слишком крепким, или совесть, горящая внутри, обратилась желчью, выжигающей язык?
Се Цзынин в недоумении воззрился на непочатый кувшин, возникший у него перед самым носом. Дева, подавшая его, выглядела смущённой. Он ясно видел её порозовевшие, словно тронутые новорожденным рассветом, щёки. А ещё успел разглядеть неприлично прозрачное платье.
— Зачем п…пришла?
— Господин, я принесла вина, дабы утолить твою жажду, — нежный голос ядовито вплетался в хаотично пляшущие в голове мысли, не позволяя возражать.
Разве благородный мужчина позволит себе оскорбить деву? Он посмотрел на мягко улыбающуюся служанку и забрал из её рук кувшин. Очередная пробка улетела на пол. Се Цзынин принюхался, а затем повертел кувшин — керамика с резными цветами и узорами. Такую закапывают в мире смертных при рождении дочерей, чтобы открыть вино на свадьбе.
— Какое это вино? — спросил он.
— Лучшее во дворце моего господина, — уклончиво ответила дева и звонко рассмеялась.
Се Цзынин отпил прямо из горлышка, как и в прошлый раз. Вино пахло неизвестными цветами и казалось сладким.
— Хорошо… — он взмахом руки отпустил служанку и, приложив узкое горлышко к жадным губам, осушил кувшин почти до половины — керамика заметно убавила в весе, а перед глазами заплясали огненные бабочки.
Знакомый запах… Он уже подавал такое вино! Много тысячелетий назад. Вспомнив это, Се Цзынин допил кувшин до самого дна и внезапно зарыдал в голос, как обиженный ребёнок.
Тот проклятый кувшин сильно навредил его благодетелю! Может ли быть так, что небеса сами направили его на истинный путь, послав сегодняшнюю встречу с Владыкой-стражем? И он вдруг вспомнил о предательстве, граничащем с вероломством.
Как загладить настолько великий грех?
— Легко казаться святым… сидя на горе Тайшань, — с горечью произнёс Се Цзынин, пытаясь подняться на ноги. — Попробуй остаться таковым, находясь на базаре!
Перед глазами теперь не только бабочки плясали. Он ясно видел расставленные для пира столы, накрытые шёлковыми скатертями с вышитыми фениксами на углах.
Бог войны, блистательный Хун Сянъюнь, восседал на мраморном возвышении, как и подобает тому, кто ценой искры своего изначального духа хранит Девять Сфер от зла Трёх миров.
Злополучный кувшин тоже находился на столе! Се Цзынин беспомощно наблюдал, как прислужник наливает хмельной напиток в высокую чашу и ставит по правую руку от хозяина пира.
Се Цзынин протянул к нему руки:
— Уважаемый Бог войны, остановись!
Однако Бог войны не обратил на него никакого внимания. Продолжая беседовать, он поднял вино, предложив выпить за его величество. И сколько бы не пытался Се Цзынин помешать этому, ничего не получалось — голос тонул в десятках других голосов, а приблизиться к столу не позволяла неведомая сила, неподъёмной тяжестью опустившаяся на плечи и намертво пришпилившая к полу.
— Благодетель… Благодетель… не трогай чашу! — Хун Сянъюнь по-прежнему не слышал криков Се Цзынина, и тогда тот упал на колени, принявшись биться лбом о плиты. — Этот недостойный виноват перед тобой. Позволь ему умереть!
Вода в глиняной миске быстро утратила прозрачность, как живущая в цветочном доме дева теряет свою чистоту без присмотра родителей. Люй Инчжэнь брезгливо оттолкнула её, чем испугала служанку.
— Прости, госпожа! — та, продолжая стоять на коленях, коснулась лбом пола и сразу же распрямилась, преданно заглядывая в глаза. — Я не знаю, как служить небожителям.
Люй Инчжэнь попыталась сесть на циновке, и когда спасённая ею дева помогла принять подобающее небожителю положение, твёрдо заметила:
— Ты не должна служить мне. Нет никакой необходимости в этом.
Дева немного отодвинулась, но не спешила убирать руки, по-прежнему бережно поддерживая Люй Инчжэнь за плечи.
— Я обязана этой госпоже жизнью, — пояснила она. — В лисьем клане принято отдавать долги.
— Не время следовать правилам, — поспешила заверить её Люй Инчжэнь. — Ступай, отдохни. Я не стану злоупотреблять твоим вниманием.
— Но госпожа моя благодетельница! — горячо возразила дева. — Будет неблагодарностью с моей стороны оставить её одну в Павильоне безвременья. К тому же Тёмный владыка позволил это. Отныне я стану верно служить ей!
— Какое мне дело до распоряжений главы Асюло… — устало вздохнула Люй Инчжэнь. — Да и насчёт меня ошибаешься. Я всего лишь хотела украсть немного энергии у яджао. Использовала тебя, как причину, чтобы приблизиться к дереву. Так что, не нужно благодарить меня за коварство.
Лиса одарила Люй Инчжэнь острым изучающим взглядом, а затем покачала головой и будто нехотя ответила:
— Зачем лжёшь о себе, госпожа? Лисы сердцем чуют добро, — дева убрала руки и поднялась на ноги, чтобы унести миску с водой.
Похоже, асуры позволили той входить и выходить из Павильона безвременья по желанию?
Люй Инчжэнь устало прикрыла веки. Сил на спор с упрямицей не осталось. Она крепко обняла себя руками за плечи, пытаясь унять нарастающий внутри холод.
Солнце неудержимо скатывалось по безоблачному небосклону на запад. Не видя этого глазами, Люй Инчжэнь ощущала приближающуюся ночь всем своим телом. Как только дневное светило проигрывало бой звёздам, энергия инь набирала силу — меридианы сковывало льдом. Возмущение ци тогда становилась настолько сильным, что она на время теряла контроль над собой.
Вот и на этот раз от разрывающей все члены боли, Люй Инчжэнь впала в полузабытье. А в голове с каждым ударом замерзающего сердца бился один и тот же вопрос: сколько дней пройдёт до того, когда она перестанет контролировать не только тело, но и разум?
Со стоном повалившись на циновку, Люй Инчжэнь сжалась в комок, напоминая проклятый судьбой зародыш — зачаток едва теплящейся в полуразрушенном теле жизни.
Сознание то и дело скатывалось в небытие, иногда всплывая на поверхность. Тогда Люй Инчжэнь казалось, что она видит сны о недавнем прошлом. Прогуливается под руку с императором у Жёлтого источника, и сюнчан пытается сказать ей нечто важное, но всякий раз между ними оказывается тонкая стена изо льда, не позволяющая услышать ни единого слова. Губы его величества двигаются бесшумно, а она пытается прочесть слова до рези в глазах.
Тепло пришло внезапно. Вместе с тоненькими руками, охватившими её за талию. А следом к спине прижалось полуобнажённое тело, горячее, как огонь в жаровне. Люй Инчжэнь мгновенно бросило в пот — иней, выступивший на ресницах, начал медленно таять.
Она узнала чужой запах — почти неуловимый аромат цветущих груш. Или ей показалось, и она всё ещё бредит?
— Что… ты… делаешь?
— Согреваю госпожу.
Люй Инчжэнь с трудом сглотнула ставший в горле тягучий ком. Возможно, ей стоит сплюнуть кровь? Однако она не стала делать этого. Лиса и без того слишком навязчива.
Медленно развернувшись на циновке, она заглянула в мерцающие отражённым светом звериные глаза. Дева на самом деле сбросила с себя платье, оставшись в нижних штанах из хлопка и такой же дешёвой перевязи на груди.
— Как бесстыдно с твоей стороны… — заметила Люй Инчжэнь, пытаясь прикрыть лису краем её же платья, лежащего поверх них.
Её рука случайно нащупала выемку на спине, чуть ниже правой лопатки. Насколько помнила Люй Инчжэнь, здесь у лис, как у всех демонов, обращающихся в человека, находится ребро. Однако кости на положенном месте не было. Она в смущении убрала руку, боясь задать вопрос, который сам просился на язык.
Лиса тут же придвинулась ближе. Люй Инчжэнь зажмурилась, ощущая, как чужое дыхание касается волос на виске, щекоча быстро согревающуюся кожу ниже выбившейся пряди.
— Откуда… откуда у тебя такая рана? — она спросила не потому, что хотела. Просто неловкость проще всего сгладить, заговорив вслух.
— Госпожа не знает? — служанка тяжело вздохнула. — Асуры извлекают наши кости.