Люй Инчжэнь непроизвольно вздрогнула, представив, как Цуймингуй разрезает лисью плоть, вытягивая из-под неё окровавленную кость. Ей вмиг стало дурно… С трудом выровняв дыхание, она осторожно поинтересовалась:
— Для чего?
— Для тёмных заклинаний, госпожа.
Ответ был настолько очевидным, что Люй Инчжэнь смутилась. Зачем она вообще спросила о таком? Ведь и без ответа лисицы понятно — жестокость асуров не знает границ.
Преодолев смущение, Люй Инчжэнь прижалась к жаркому телу. Чужое сердце билось совсем рядом, размеренно и громко, напоминая позорное дело из недалёкого прошлого — стремительный полёт над оранжевыми песками Пустынного края, крепкие мужские руки на поясе, нагло прижимающие к себе, и стучащее где-то у её лопатки сердце. Его сердце! Самого ненавистного в Трёх мирах демона, носящего грозное имя Цуймингуй.
Говорят, небожители не нуждаются в привычном для человека отдыхе. И это отчасти верно. Спят только те, кто утратил больше половины духовных сил. Их сон во многом напоминает смерть.
Совсем незаметно для себя Люй Инчжэнь, измученная внутренней борьбой с переизбытком инь, уснула. Просто нырнула в тёплую тьму без сновидений или воспоминаний о прошлом, позволив чужому сердцу и дыханию контролировать себя.
Глава 19
Отголоски прошлого
Лунный свет лился из приоткрытых окон, несмело разрезая полутьму зала острым лучом. Цуймингуй сидел на месте хозяина дворца и, подперев кулаком щёку, рассматривал серебристую дорожку, появившуюся на полу — в этом месте свет коснулся каменных плит и не спешил уходить.
С некоторых пор он не любил горящие свечи. Поздний вечер напоминал подвал в Небесном городе, где довелось провести ни одну тысячу лет. Тьма была созвучна его настроению — такому же невнятно-тягостному и мрачному при взгляде со стороны.
Изнутри Цуймингуй тоже ничего толком не видел. Ледяной яд возмущал ци, порою мешая ясно мыслить. А ещё будил неутолимую жажду крови. Лишь силой воли удавалось держать её под контролем, не позволяя разрушать самого себя.
Небожительница, попавшая им в руки, никак не шла из головы. Упрямство, с которым та цеплялась за жизнь, вызывало уважение и одновременно раздражало. Добиться от неё желаемого будет куда сложнее, чем казалось вначале. А ожидание — ещё один камень преткновения, раздражающий вдвойне.
Во дворе раздались неуверенные шаги, как если бы шёл пьяный. Цуймингуй оторвал щёку от кулака и посмотрел на закрытую дверь. Не стоило прогонять служанок. Кто теперь откроет ночному гостю?
— Грешник Се Цзынин явился за наказанием! — донеслось снаружи.
Цуймингуй приподнял бровь. Се Цзынин? Тот самый тщедушный младший небожитель из небесного дворца Шантять, решивший вопрос с Дьявольским мечом, о котором он благополучно забыл, едва ступил на Кушань?
При всём пренебрежительном отношении к обитателям Девяти Сфер нельзя забывать о собственном лице — за добрые поступки глава Асюло вознаграждает, а за грехи дарует истинную смерть.
Покинув резной стул на возвышении, позволяющем при случае обозревать всех гостей дворца, Цуймингуй широким шагом пересёк зал и раздвинул дверные створки.
Перед ступенями, отделяющими дворец от мощёного серыми плитами двора, утонув в лунном сиянии, стоял на коленях младший небожитель. Он горестно бил себя в грудь кулаком и громко рыдал.
А за всем этим шумным действом, потревожившим Цуймингуя при свете звёзд и луны, наблюдал Сюэ Моцзян. Командующий Асюло приблизился к Се Цзынину со стороны двора — бесшумный, словно тень, и выжидательно замер у невысокой груши, которая никак не желала хорошо расти на Кушань.
Цуймингуй не видел ясно его лица, но по напряжённой позе уловил готовность действовать — рука младшего побратима красноречиво замерла на навершии Меча Демонического Зова. И от оружия исходила густая аура, напоминающая боевой транс.
Дав знак не вредить небожителю, Цуймингуй спустился по ступеням и остановился в трёх шагах от рыдающего Се Цзынина. Заметив хозяина дворца, тот перестал ронять слёзы, но зато принялся долбиться лбом в плиты, то и дело повторяя:
— Этот недостойный грешен… Этот недостойный грешен…
Понаблюдав некоторое время, Цуймингуй решил, что дай небожителю чуть больше времени, он, действительно, размозжит лобную кость. Поэтому задал единственный уместный сейчас вопрос:
— И каков твой грех?
Се Цзынин перестал вколачиваться в каменную плиту и послушно заговорил.
— Уважаемый Бог войны…
— Здесь нет никого с таким титулом, — строго оборвал его Сюэ Моцзян.
Се Цзынин немного помедлил и тихо продолжил, по-прежнему боясь поднять глаза:
— Прости, Тёмный владыка! Этот грешник недостоин стоять перед тобой!
— Да… — устало отозвался Цуймингуй. — Ты уже говорил об этом. Но что же ты сделал, если не даёшь мне покоя в полночь?
— Я… — Се Цзынин впервые поднял голову.
Из ссадины между бровей у него сочилась кровь. Медленно стекая, она капля за каплей срывалась с кончика носа, пачкая губы и подбородок. Цуймингуй поморщился. К чему такая безысходность?
— Ну? — в нетерпении произнёс он.
— Я… Этот недостойный подал на твой стол Хай Шуй.
Из-за спины Се Цзынина раздалось неуважительные фырканье. Сюэ Моцзян прикрыл рот кулаком и закашлялся, глуша смех.
— Когда ты подавал мне Хай Шуй? — в отличие от командующего Цуймингуй не собирался веселиться.
Желание задушить небожителя собственными руками неудержимо росло, принимая уродливый вид начальной одержимости. Знал бы тот, насколько близок к потере изначального духа, не болтал бы здесь всякие глупости!
— Я подал его тогда… на том пиру в твоём небесном дворце, — одними губами произнёс Се Цзынин.
Но Цуймингуй его прекрасно расслышал.
— Где⁈
Решив, что от него требуется сказать это громче, Се Цзынин зажмурился и выкрикнул, что есть мочи:
— Этот недостойный подал Богу войны Хун Сянъюню запрещённое в Небесном городе вино Хай Шуй! По моей вине оно попало к его величеству, а Бог войны… — Се Цзынин снова запнулся, добавив чуть тише, — Бог войны был обвинён в заговоре против Нефритового императора.
Цуймингуй краем глаза уловил, как Сюэ Моцзян ринулся вперёд. Обогнав его лишь на мгновение, он сам схватил небожителя за воротник шэньи и дёрнул вверх, едва не сломав шею.
— Повтори! — зло выдохнул он в испачканное кровью чужое лицо.
— Этот недостойный принёс Хай Шуй на стол уважаемого Бога войны после его победы над кланом девятихвостых лис…. — Се Цзынин не стал вырываться, позволяя душить себя.
Неудержимый гнев разбросал перед глазами Цуймингуя яркие всполохи, пряча лицо небожителя за кровавой пеленой.
— Цуймингуй-басюн, отпусти, — Сюэ Моцзян вцепился в руку, пытаясь разжать пальцы. — Цуймингуй-басюн! Дай ему договорить!
В раздражении стряхнув с себя командующего, он всё-таки отпустил небожителя. Тот рухнул вниз, глухо ударившись коленями о плиты, и надрывно закашлялся, пробуя вдохнуть.
— Перечишь мне? — гнев требовал выхода, не давая успокоиться.
— Я не смею, — спокойно возразил Сюэ Моцзян.
— Не смеешь, говоришь? — холодно усмехнулся Цуймингуй. — Но ты ведь только что сделал это!
— Прости, Тёмный владыка, — командующий сдержанно поклонился, — я был дерзок. Но разве не будет полезным выслушать его?
Опустившись на корточки, он похлопал Се Цзынина по спине и, приподняв за подбородок, принюхался.
— Ты пьян, сяо Се? И если не ошибаюсь, тоже отведал Хай Шуй. Где взял его?
— Служанка… служанка Гуэр-фу дала мне один кувшин… Но я не знал… не знал… — язык у Се Цзынина стал окончательно заплетаться.
— Самоубийца! — Сюэ Моцзян несколько раз ударил небожителя в грудь, блокируя точки, отвечающие за течение внутренней ци. — Твоё счастье, что я оказался рядом и помог!
Придерживая Се Цзынина за спину, командующий помог тому сесть на каменные плиты.
— А ведь должен был просить награду, — заметил он. — Так зачем пришёл требовать смертной казни?
— Зачем? — глаза Се Цзынина лихорадочно блестели в лунном свете, делая того похожим на сумасшедшего. — Я больше не мог… жить с этим. Если совершил ошибку, лучше сразу раскаяться! А я ходил с грехом несколько тысячелетий подряд. Я устал, уважаемый командующий! Пусть мой дух сейчас рассеется, но хотя бы сердце отмоется от грязи…