Они встретились взглядами, и в глубине глаз Сары, лучащихся счастьем, мелькнула тень вины. Она поняла разумность доводов старого джентльмена и согласно кивнула.
— Как скажете. Уезжая с Эдом, я считаю наш брак с Джайлзом расторгнутым. Но ради вас я пока не стану ему об этом писать. Рано или поздно сказать ему все же придется. Я хочу быть честной с ним, но не могу обманывать ни Эда, ни себя. Мне не очень нравится мысль не посвящать Джайлза в то, что здесь происходит, но из уважения к вам я так и поступлю.
— Спасибо вам обоим, — сухо ответил сэр Джордж и погладил Сару по руке. — Ты хорошая девочка, несмотря на все, что сделала. Я не лукавлю, Сара. Несмотря ни на что, я совершенно искренне желаю тебе счастья и удачи. Благослови тебя бог.
5
Сара планировала ехать в Дорсет поездом, но Эд попросил у полковника Миллера машину и бензин.
— Только, боюсь, сидеть за рулем придется тебе. С моими култышками не управиться, — сказал он Саре.
— Ничего страшного. Я приличный водитель, — заверила его она. — К тому же хорошо знаю дорогу.
Коттедж располагался на побережье у залива Пул-Бей и был окружен огромной пустошью. Они приехали, когда уже сгустилась тьма, но в доме их встретило веселое пламя камина, который разожгла местная жительница, присматривающая за коттеджем в отсутствие хозяев. В корзинке возле очага лежали поленья. В кладовой Сара нашла дюжину яиц, свежую курицу, молоко и корзинку грибов. Эд захватил с собой американские деликатесы: сливочное масло, ветчину, сыр, тушенку, кофе, огромный кекс, пакетики с печеньем, банки консервированного компота и сметану.
Сара приготовила на ужин омлет с грибами, и они сели у потрескивавшего поленьями камина выпить лучшего кларета из погреба сэра Джорджа.
— Целых семь дней! — радовался Эд. — Целых семь дней с тобой, Сара! Никаких тебе полетов-самолетов, снарядов-нарядов, ни смерти, ни разрушений. Только ты, моя Сара.
Он целовал ее глаза, щеки, шею, губы, которые всегда с готовностью раскрывались, пропуская его язык.
— Ах, Сара, — страстно шептал он, — я искал тебя всю жизнь — и надо же где нашел, на войне, среди всех этих ужасов! Я видел тебя задолго до того, как мы познакомились. Спрашивал, кто ты такая. Мне объяснили, и я подумал: о, эта женщина не про тебя, Эд. И вот оно, чудо, оказалось, что я ошибался. Ты здесь, со мной, и скоро я возьму тебя на руки и отнесу наверх, и буду любить тебя, несмотря на эти проклятые ожоги, буду любить, любить и любить.
Он опять принялся ее целовать, его поцелуи делались все горячее, все страстнее, руки все смелее.
— Не надо идти наверх, — проговорила она, касаясь губами его рта, — сейчас я подброшу поленьев в камин…
Она развела огонь посильнее, он разгорелся вовсю, в комнате запахло горящей смолой. Она задула парафиновую лампу, и только огонь камина освещал комнату. По стенам запрыгали тени.
Сара подошла к Эду и протянула руку к застежке платья.
— Нет, — сказал он, отводя ее руку. — Я так давно мечтал сделать это сам.
При неверном свете пламени он стал раздевать ее, нежно целуя хрупкое тело, понемногу и бережно обнажая его — маленькие высокие груди, узкую талию, плоский живот, стройные, но на удивление крутые бедра — со страстью и самозабвением, от которых она задрожала. Она развязала ему галстук, обнажив розовую после ожогов кожу на груди и плечах, легко коснулась ее губами. Расстегнула ремень. Все это она проделывала естественно и просто, охваченная жадным желанием, ничего не стыдясь. С Эдом все было естественно и просто, и она забывала себя.
Они слились в единое целое, сроднившись прежде, чем соединились их тела. Несмотря на ее протесты, он стащил с рук бинты. «Иначе я не смогу тебя как следует почувствовать». Он пробежал пальцами по ее стройному телу, обцеловал его. Она выгнулась дугой.
— У тебя прекрасное тело, шелковая кожа. Я такой тебя и представлял. Ах, Сара, Сара…
Он был нежен, ненасытен, он страстно обожал ее и погрузил в море наслаждения, которое смыло все ее сомнения и страхи. Впервые в жизни она отдавалась целиком, теряя себя в любимом, а он впитывал ее всю, через каждую пору ее плоти. Она крепко держала его в объятиях, прижавшись к его рту открытым ртом, втягивая в себя его язык, так же как ее тело втягивало в себя его плоть. Они были единым существом, их сознания сплелись так же нераздельно, как тела, они самозабвенно отдавались друг другу. Они так глубоко чувствовали один другого, что их наслаждение было общим — агония страсти, безумство. И в такт своим движениям, входя в нее, он шептал: «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя…»