— Ты про позапрошлое лето, стрельбу в торговом центре? За это тебе ни у кого не нужно просить прощения, сынок.
— Я знал, что-то грядет, они грядут. Фанатики. Мне следовало их остановить. Погибли девятнадцать человек.
— Все говорят, что погибли бы сотни, если б не ты.
— Я — не герой. Если бы люди знали о моем даре и знали, что я все равно не сумел остановить этих фанатиков, они бы не превозносили меня как героя.
— Ты и не Бог. Ты сделал все, что мог, никто не сделал бы больше.
Я поставил банку колы, взял пузырек с таблетками аспирина, вытряс еще две на ладонь, сменил тему:
— Вы собираетесь разбудить аббата и сказать ему о том, что я чуть не споткнулся о лежащего на земле монаха?
Он смотрел на меня, похоже решая, позволить ли мне сменить тему.
— Возможно, и скажу. Со временем. Но сначала пройдусь по кельям, посмотрю, может, кто прикладывает лед к шишке на голове.
— Монах, о которого я чуть не споткнулся.
— Именно. У нас два вопроса. Второй — почему кому-то понадобилось бить монаха дубинкой по голове? Но первый — почему в такой час монах оказался там, где его ударили дубинкой по голове?
— Как я понимаю, вы не хотите, чтобы у этого брата возникли неприятности.
— Если он согрешил, я не собираюсь помогать ему укрывать содеянное от исповедника. Его душе пользы от этого не будет. Но если речь идет о какой-то глупости, приору знать об этом необязательно.
Приор ведает в монастыре дисциплинарными вопросами.
Приором аббатства Святого Варфоломея был отец Рейнхарт, пожилой монах с тонкими губами и длинным, острым носом. Глаза, брови и волосы были у него цвета Пепельной среды.[7]
Шагая, отец Рейнхарт напоминал душу, плывущую над землей, так бесшумно он передвигался. Многие монахи называли его Серым призраком, пусть и любя.
Строгий, но справедливый, отец Рейнхарт никогда не карал слишком жестоко. Когда-то он был директором католической школы и предупреждал, что у него есть трость, которую он еще не пускал в ход. В трости он просверлил дырки, чтобы уменьшить сопротивление воздуха. «Хочу, чтобы вы это знали», — говорил он, подмигивая.
Брат Костяшки, уже направившись к двери, оглянулся. Посмотрел на меня.
— Если грядет что-то дурное, сколько у нас времени?
— После того как показываются первые бодэчи… иногда день, обычно — два.
— Ты уверен, что сотрясения мозга у тебя нет?
— Четыре таблетки аспирина меня вылечат, — заверил я его. Отправил вторую пару в рот, разжевал.
Костяшки передернуло.
— Ты что, крутой парень?
— Я прочитал, что так они всасываются в кровь быстрее, через ткани языка.
— Разве врач, когда делает прививку от гриппа, колет в язык? Попытайся поспать несколько часов.
— Попытаюсь.
— Найди меня после Lauds, перед мессой, я расскажу тебе, кого хряпнули по голове… и, возможно, почему, если сам он знает. Да пребудет с тобой Христос, сынок.
— И с вами.
Он вышел в коридор, закрыл за собой дверь.
Двери апартаментов для гостей, как и в монашеских кельях в другом крыле, без замков. Здесь все уважают право каждого на уединение.
Я перенес стул с высокой спинкой к двери. Поставил под ручку, чтобы никто не смог ко мне войти.
Может, аспирин из разжеванных таблеток и всасывается, но на вкус они — настоящее дерьмо.
Когда выпил колы, чтобы убрать этот мерзкий вкус, разжеванные таблетки прореагировали с напитком, и изо рта у меня полезла пена, словно у бешеной собаки.
Если уж говорить о трагических фигурах, к фарсу у меня куда больше таланта, чем у Гамлета, и уж не знаю, поскальзывался ли король Лир на банановой кожуре, но мои ноги находят ее при каждом шаге.
Глава 9
В удобных, но простеньких гостевых апартаментах имелась и душевая, но такая маленькая, что казалось, будто я стою в гробу.
Десять минут горячая вода падала на мое левое плечо, на которое пришелся удар дубинки таинственного нападавшего. Мышцы расслабились, но боль полностью не ушла.
Сильной она не была. И особо меня не волновала. Физическая боль, в отличие от других, рано или поздно уходит.
Когда я выключал воду, большой белый Бу смотрел на меня сквозь запотевшую стеклянную дверь.
Вытершись насухо и надев трусы, я опустился на колени на пол и почесал пса за ушами, отчего он довольно улыбнулся.
— Где ты прятался? — спросил я его. — Где ты был, когда какой-то злодей пытался заставить мои мозги вылезти из ушей? А?
Он не ответил. Продолжал улыбаться. Мне нравятся старые фильмы братьев Маркс,[8] и Бу во многих смыслах собачий Харпо Маркс.
7
Пепельная среда — день покаяния, первый день Великого поста. Некогда священники посыпали золой головы кающихся. В некоторых церквах этот обычай еще соблюдается.
8
Братья Маркс — знаменитое комическое трио: Граучо, Джулиус (1890–1977), Чико, Леонард (1887–1961) и Харпо, Артур (1887–1964). Двое других братьев, Гуммо, Милтон (1892–1977) и Зеппо, Герберт (1901 — 197?) выступали с ними на раннем этапе общей карьеры, но большой известности не получили и вышли из семейной группы в 1934 г. Прозвища соответствовали их постоянным маскам (Харпо — Болтун).