Эйке был молод и счастлив — и в людях замечал только хорошее.
Поначалу все шло у Инаэро замечательно. Нашлась и невеста-красавица. Татинь. Имя как колокольчик, да и голос у девушки тонкий, певучий, точно звенящий.
И вот все рухнуло. Из-за какого-то странного недоразумения… Или чего похуже? Инаэро недоумевал: почему судьба опять занесла над ним карающую руку? Понять ли он должен что-то, пройдя через новое испытание, или же просто оказался случайной жертвой злого рока?
Случайная встреча с Ватаром, главой каллиграфической мастерской, в очередной раз круто повернула судьбу молодого человека. Отныне, порвав с невестой без единого слова объяснения (не говорить же ей о своих подозрениях!), расставшись с добрым и снисходительным хозяином, Инаэро оказался в каллиграфической мастерской.
Эта мастерская помещалась в неприметном доме неподалеку от Блошиного рынка. Место было выбрано чрезвычайно удачно: никому не бросалось в глаза низкое приземистое здание, затерянное среди складов и пакгаузов, дешевых лавчонок, ночлежек и чрезвычайно плохо охраняемых «местах для свалки товара» под открытым небом.
Верхний этаж мастерской занимал главный каллиграф Ватар. Ни о личных покоях Ватара, ни о его жизни, протекавшей в этих покоях, ничего толком не было известно. Ставни на окнах всегда были закрыты, звуков из-за дверей, плотно занавешенных коврами, не доносилось. Поговаривали, будто Ватар живет с четырьмя наложницами, однако проверять никто не решался. Другие, напротив, утверждали, что никаких наложниц у Ватара нет, и все свое время он проводит в таинственных мистических опытах.
Кстати, последнее утверждение было гораздо ближе к истине: наложница у Ватара, правда, имелась, но всего одна, и уж она-то решительно никакой роли в его жизни не играла; зато большую часть отпущенного ему богами жизненного срока Ватар занимался сортировкой, классификацией и обдумыванием сведений, которые доставляли ему шпионы.
Шпионили, разумеется, каллиграфы. И не за первым попавшимся, кто вздумал нанять писца, дабы накропать ничего не значащее любовное письмишко с завитушками и цветками, вырастающими прямо из букв. Круг интересов господина Ватара ограничивался состоятельными купцами Хоарезма — их сделками, перепиской, отношениями с деловыми партнерами. Возвышенный Орден Павлина, тысячеокого наблюдателя за всеми и вся, живо интересовался именно этой отраслью человеческого бытия.
Деньги. Власть.
Ради этого, собственно, все и затевалось…
Нижний этаж был целиком занят маленькими, похожими на соты, комнатками, где обитали каллиграфы. Жилье их никак нельзя было назвать роскошным, но все необходимые удобства там наличествовали. Кровати, жесткие, без перин, были засланы чистыми покрывалами. Тщательно выскобленные деревянные столы были наилучшим образом приспособлены для занятий каллиграфией. В общем зале, где проходило обучение новичков, имелся один большой массивный стол и два ряда скамей для учеников.
Сюда-то в первую очередь и привели Инаэро. Читать и писать Инаэро, хвала богам, умел с детства, однако ему предстояло основательно поработать над красивым почерком, чему в прежние времена Инаэро совершенно не уделял внимания. Ватар, доставив нового каллиграфа в мастерскую и водрузив его на место, больше не интересовался судьбой молодого человека. Инаэро, в принципе, хорошо понимал своего нового хозяина. В мастерской два десятка мастеров. Не может такой занятой человек, как Ватар, возиться с каждым новичком отдельно.
Удивило Инаэро и то, что большую часть мастеров составляли совсем молодые люди. Это были почти дети — лет четырнадцати-пятнадцати. Инаэро казался среди них переростком.
А те совершенно не обращали на новичка никакого внимания. Некоторые переписывали с восковых дощечек на пергамент какие-то заметки, другие старательно практиковались, выводя причудливые завитки и стараясь вести линию так, чтобы она, утолщаясь к середине завитка, на конце опять становилась паутинно-тонкой.
Наконец Инаэро решился заговорить с одним из мастеров, который, как показалось растерянному молодому человеку, был не столь занят.
— Привет, — сказал Инаэро, усаживаясь напротив мальчика с ясными глазами и узким, немного капризным лицом.
Мальчик поднял глаза, смерил новичка взглядом.
— Ты новенький? — спросил он звонким голосом.
— Как видишь, — кивнул Инаэро. — И чувствую себя, должен тебе признаться, довольно нелепо.
— Бывает, — философски заметил мальчишка.
— То есть, мне показали, где жить, но…
— Ты свободный? — осведомился мальчик.
— То есть — как? — Не вполне понял вопрос Инаэро. — В каком смысле?
— Да в самом что ни на есть прямом. Большинство здесь — рабы, вот я и полюбопытствовала…
— А? — чувствуя себя полным ослом, переспросил Инаэро.
— Меня зовут Аксум, и я — девочка, если ты еще этого не понял, — заявило дитя, насмешливо щурясь. — Единственная девочка из всех. Ты ведь об этом собирался спросить? Остальные все мальчишки, да еще старик, который нас учит, и болван-переросток… это ты. Как твое имя?
— Инаэро… — Новичок все еще не мог оправиться от удивления. — Значит, девочка…
— Это, надеюсь, не запрещено? — фыркнула Аксум.
— Что именно?
— Быть девочкой…
— Нет, кажется…
Тут уж рассмеялись оба. Инаэро накрыл руку девочки своей ладонью. Тонкие пальцы Аксум были, казалось, навечно измазаны чернилами, черными и красными.
— Ты поможешь мне, Аксум?
— Конечно. Нет ничего проще каллиграфии, надо только чтобы рука не дрожала. Смотри, вот этой палочкой пишут по воску — здесь можно царапать, как курица лапой, однако существуют определенные способы сокращать слова, для быстроты письма, понимаешь? Тебе диктуют, а ты быстро-быстро записываешь. Нельзя только цифры сокращать, запутаешься. Потом составляешь чистовой документ, и здесь уж секретов больше… Гляди.
Она придвинула к себе обрывок пергамента и принялась быстро чертить завитки. Казалось, что ей это не стоило ни малейшего труда. Забавный цветущий лес прорастал из буквиц словно бы сам собою.
— Гляди, вот так можно написать любовное письмо или какое-нибудь шуточное поздравление… А вот строгий шрифт для деловых документов… Вот крупные буквы — это детские прописи, их иногда заказывают, когда хотят обучать ребенка грамоте. На полях можно нарисовать разных зверьков или растения, это поощряется. Я научу тебя.
Инаэро, как зачарованный, смотрел на вырастающие из-под тоненьких девчоночьих пальчиков буквицы и виньетки.
— У тебя настоящий талант, Аксум, — признал он наконец. — Я в жизни так не сумею.
— Ну, не так, так как-нибудь иначе, — снисходительно улыбнулась Аксум. — Хотя у меня, конечно, талант. Боги наградили меня этим даром… Потому-то Ватар и выложил за меня кругленькую сумму. Ему прежний мой хозяин сказал. Инаэро разинул рот.
— Вот так штука! Ты, значит, рабыня?
— Я же тебе уже говорила… Здесь почти все куплены на рынке. Кстати, на этом самом, на Блошином, где самый грошовый товар.
— Вот так дела… — протянул Инаэро и больше не прибавил ни слова.
Аксум как лучшая из мастеров Ватара часто получала заказы в богатых домах. Тогда она меняла свои поношенные шаровары и курточку на более изысканный костюм, заплетала густые, туго вьющиеся черные волосы в короткие, воинственно торчащие в обе стороны косицы, заворачивалась в тонкое белое покрывало — и отправлялась: сумка с письменными принадлежностями на боку, ноги неизменно босые, на мизинце левой ноги тоненькое золотое колечко, а на поясе — несколько певучих серебряных бубенцов, которые, как уверяла Аксум, отгоняли от нее злых духов.
Очередное задание она получила в тот же день, как Инаэро поселился в мастерской. Ей предстояло пройти почти весь город. Заказчик, торговец шелковым товаром, жил на другом конце Хоарезма. Впрочем, Аксум хорошо знала Хоарезм и не боялась заблудиться.
Перед выходом Ватар долго наставлял ее. Девочка слушала, ничему не удивляясь. Она родилась в неволе и привыкла, что у хозяев время от времени возникают различные фантазии. Дело раба — подчиняться, не задавая вопросов. А заодно наблюдать, выискивая лазейки для собственных интересов. Этим искусством притворного смирения Аксум владела в совершенстве.