При всем при этом свое фундаментальное положение «я мыслю, следовательно, я существую» Декарт получает в рассуждении, исходной точкой которого является именно сновидение: «...Принимая во внимание, что любое представление, которое мы имеем в бодрствующем состоянии, может явиться нам и во сне, не будучи действительностью, я решился представить себе, что все, когда-либо приходившее мне на ум, не более истинно, чем видения моих снов. Но я тотчас обратил внимание на то, что в то самое время, когда я склонялся к мысли об иллюзорности всего на свете, было необходимо, чтобы я сам, таким образом рассуждающий, действительно существовал. И заметив, что истина: я мыслю, следовательно, я существую, так тверда и верна, что самые сумасбродные предположения скептиков не могут ее поколебать, я заключил, что могу без опасений принять ее за первый принцип искомой мною философии»[95]. Единственное место, в котором Декарт «пробалтывается», косвенно намекая, что свой метод он открыл во сне, - это когда он пытается убедить своих читателей (и, очевидно, себя самого), что сделанное во сне умственное заключение вовсе не является ложным из-за не подконтрольной разуму сферы своего происхождения: «...Сновидения нисколько не должны заставлять нас сомневаться в истине мыслей, которые мы имеем наяву. Если и случилось, что и во сне пришли вполне отчетливые мысли, например геометр нашел новое доказательство, то его сон не мешал бы этому доказательству быть верным»[96].
Итак, философия рационализма была предоставлена Декарту некоторой трансцендентной сущностью - с высокой долей вероятности того, что это был именно демон, - философ же, пройдя со временем стадию восторга первооткрывателя, постарался если не утаить, то, по крайней мере, завуалировать факт «иррационального» способа обретения своего метода (даже более того, как мы указывали выше, постулатами своей философии Декарт отказал в существовании ангелам, демонам и другим внетелесным созданиям). Пожалуй, на том этапе развития человечества, который застал Декарт, в этом был определенный резон - не стоило «отпугивать» людей от рационализма его «демоническим происхождением». С ходом же времени, когда «деградация» чувственного мира уверенно вступила в последнюю стадию или близкую к таковой, утаивать этот факт уже не было смысла - этим, в частности, и объясняются многочисленные переиздания «Жизни господина Декарта» Байе в недавнее время: в 1992 году (La Table Ronde), в 2010 году (Slatkine Reprints) и в 2012 году (Éditions des Malassis).
Примечательно, что, согласно одной из гипотез, нашедший свою смерть при дворе шведской королевы Кристины Декарт был отравлен мышьяком. Сократ, что известно доподлинно, яд цикуты выпил сам. Признаем, что у нас слишком мало «улик», чтобы говорить о «почерке убийцы», т. е. демона, выдающем его в обоих случаях. Тем не менее позволим себе ряд замечаний по этой теме. Если мы говорим о ядах, то в ассоциативном ряде сразу предстает сохранивший после падения свое имя демон Самаэль. Французский оккультист Жюль Лермина, в числе других «эзотериков» пытавшийся истолковать каббалу на европейский лад, понимал Самаэля как «ангела яда и смерти»[97], поводом для чего, собственно, служило само имя демона, переводящееся с древнееврейского как «Яд Бога» (לאמם; 
). Однако куда интереснее этого несколько размытого соответствия приведенное Гершомом Шолемом свидетельство, согласно которому мистики-каббалисты XV века, подвергшие кардинальной ревизии религиозные идеалы еврейского народа, заклеймили труды предшествовавших им еврейских философов не иначе как «сатанинскими книгами»[98], принадлежащих «дьяволу Саммаэлю и его заместителю Аону из Но»[99]. При этом в «вину» им ставилось, как следует из несколько поэтизированной историографической зарисовки Шолема, в том числе и пребывание под влиянием Аристотеля, который «в еврейском понимании был воплощением сущности рационализма»[100]. Историк еврейского мистицизма также приводит мнение автора Зохара (несмотря на существование ряда версий о создателе этого каббалистического труда, Шолем избегает приписывать его конкретной исторической личности), согласно которому «искра Божьей жизни горит даже в Саммаэле, олицетворении зла, “другой” или “левой стороны”»[101]. «Искра Божьей жизни», или «искра Божественного света», как мы отмечали выше, есть не что иное, как чистая интеллектуальная интуиция. Об этом на свой лад говорит и Генон: «...Если Mikaël отождествляется с Metatron, … он однако представляет только один его аспект. Рядом со светоносным ликом есть лик темный, который представлен Samaël, называемым одновременно Sâr ha-ôlam [Князь Мира]»[102]. Напрашивающийся вывод, собственно, не совсем корректен ввиду смешивания положений еврейской мистики и западной демонологии, хотя последняя и позаимствовала кое-что из первой, тем не менее: Самаэль - «Яд Бога» - как «падший ангел» причастен к чистой интеллектуальной интуиции, пишет книги за философов, проталкивая в жизнь через них идеи рационализма, отравляющего духовную жизнь человека, и имеет непосредственное отношение к материальным ядам - данные, с позволения сказать, «улики» отвергнет любой суд, однако, по крайней мере, они дают предпосылки к формированию версии о причастности этого демона к судьбам Сократа и Декарта (а также, вполне возможно, Аристотеля и еще великого множества других мыслителей разных эпох) и более детальному ее рассмотрению.
97