Несколько раз за всю дорогу, резко и непредсказуемо, Остин останавливался, оглашая привал. Бредущая за ним вереница утомленных людей радостно валилась на ближайшую гладкую каменную поверхность, или же просто на рассыпанную под ногами гальку, понимая, что передышка не продлиться долго. Уставшие путники быстро опустошали фляги, благо, горных ручьев в округе было предостаточно. Главарь наемников строго запретил разводить костры во избежание привлечения ненужного внимания со стороны, а оттого все чем их группе приходилось довольствоваться, так это прохладное содержимое фляг и бурдюков, и не менее стылая пища, что была всю дорогу сокрыта в глубинах заплечных сумок. Рацион путника ожидаемо скуден: солонина, сухари, иссохшая вяленая треска, пересоленый угорь, неприятного вида галеты. Все это было завернуто в грязную конопляную ткань, или в лучшем случае в заштопанную льняную.
Верго с ужасом оглядывал припасы его спутников-дикарей, с теплом вспоминая столичные консервы. Он все больше убеждался в том, что ни один атрибут современной цивилизации, за исключением неустаревающей жестокости, так и не добрался до Помонта, и это уже действительно начинало походить на один из тех полу-вымышленных заговоров о которых талдычил Голдберг, — ладно уж электричество не провели, бог с тем паровым отоплением, вот что действительно удручало так это дикарская культура питания.
На восьмом часу уже всем осточертевшего пути их группе встретилось хоть что-то выбивающиеся из общего однообразия: на сравнительно ровном горном склоне располагалась небольшая деревушка, точнее располагалось там то, что от нее осталось. Изломанный частокол, выбитые двери пустующих домов, разбросанные вещи и многие другие безрадостные детали невольно бросались в глаза путникам. Любой житель федерации с детства слыхал россказни о безнравственном, жестоком и мародерском Помонте, но не многим доводилось узреть доказательства этого воочию.
Населенный пункт не выказывал никаких признаков обитаемости. Было похоже, что все, кто только мог давно уже его покинули. Дожди и сильные ветра успешно справились с очисткой следов жизнедеятельности: между домами не видать ни одного следа человеческой ноги, только череда отпечатков лап неизвестного маленького создания, что однажды решило заглянуть в поселок-призрак. В широкие поилки для скота, что стояли у разбитых загонов, были сложены кости, возможно человеческие, никто из группы так и не решился подойти чтобы проверить.
Покошенные дома, состоящие из сложенных особым образом сосновых бревен и потрепанных соломенных крыш, несли на себе множественные следы произошедшего когда-то кошмара: зарубки от холодного оружия, следы копоти, несколько торчащих арбалетных болтов. В одном из оконных проемов, зацепившись за уцелевший осколок стекла мельтеша развивался обрывок ткани, бывший некогда частью праздничного, а может и ритуального женского наряда.
Но самой страшной была тишина. Верго мрачно отметил про себя как некомфортно находиться у поселения из которого не доноситься вообще никаких звуков, за исключением противно скрипящей на ветру, уцелевшей оконной ставни. Даже ручей протекающий через деревню нисколько не выдавал себя звуками.
Отвратный аккомпанемент из завывающего ветра и мерзкого скрипа давно не смазываемых петель дополнился тягучим молчанием группы — никто из пришедших не проронил и слова с тех пор как они приблизились к деревне. Было ли то совпадением, или какой-то непонятной Веберу солидарностью обитателей княжества, но все как один держали рот на замке, хмуро поглядывая на мертвый поселок. Их группа не остановилась, даже не сбавила ход, продвигаясь мимо поселения будто и не заметив следов зверства.