— Не думай, что я позволю собой помыкать! Я никому не позволю! Все вы, грязные свиньи, были рождены чтобы ползать передо мной на коленях. Я и не верил тебе, никому не верил. — Пекос застыл, словно окаменев в своей осуждающей позе. Он резко менял темы, теряя нить повествования, и в тот же миг переключаясь на иные, будто не поспевая за ходом собственных больных мыслей. — Если вы хотите моей смерти, если хотите заменить меня Каламаджем, или этим подонком Риганцем, то только попробуйте! Ну же, пусть самый смелый ублюдок скажет мне какой я никчемный неудачник прямо в лицо. Я хренов князь этой земли, и никто не смеет упрекать мою власть из тени! Ни он, ни ты. Никто! Никто из вас не имеет и малейшего понятия, чего мне стоило забраться так высоко! Вы не жили в трущобах, не жрали подножный корм! Вы сытые, жирные, привыкшие к роскоши свиньи! — Резким взмахом правой руки, окончательно сбрендивший Кассиус рассек воздух в шаге от себя, словно совершив удар невидимым клинком по не менее невидимому противнику. — Дай угадаю, вы тоже думаете, что я утратил хватку? Там, когда мы просили выдать нам еды, вам было стыдно что вы на моей стороне? — Повернулся психопат в сторону двух молчаливо стоявших приспешников. — Конечно. Я увидел это в ваших глазах. Думали, посмеяться с меня за моей спиной? С меня?! Сукины дети, да я еще буду плясать на костях ваших внуков!
Растерявшиеся люди Кассиуса примирительно подняли руки, залепетав что-то о своей ему верности, когда он приблизился к ним с острым охотничьим ножом в руке. И могло бы это беснование закончится для них крайне печально, но припадок разъяренного Кассиуса был прерван глухим кашлем — кто-то из числа гвардейцев не выдержал влияния болезнетворной силы.
Не став дожидаться закономерной развязки, Остин первым высунулся из проема погреба во весь рост, открыв хлипкий деревянный люк настежь и выпустив арбалетный болт прямиком в темный силуэт невменяемого Пекоса. Снаряд ударил убийцу в область лба, отскочив от слишком уж прочного материала маски. Но наемники предполагали такой исход, а оттого вслед за первым болтом отправилось еще двое, в свою очередь попавшие в грудь и живот противника. С глухим щелчком поразили они цель, не пробив ее, но лишь застряв в толстой прослойке плаща. Специфический звук однозначно указывал, что под плащом скрывалось что-то покрепче дубленной кожи, при этом, что-то определенно неметаллическое. Слишком уж далек был звук от скрежета или звона стали.
Снаряды сумели если не погубить, то пошатнуть безумца, вынудив того сделать пару шагов назад. Этого было достаточно чтобы он сблизился с той самой бочкой, в которой ждала своего часа Карательница.
Крышка деревянного сосуда отлетела, и лишь мгновеньем позже тонкая струна-удавка обвила горло Кассиуса, но по неизведанной причине, вопреки всем усилиям женщины, не смогла стянутся плотнее. Что-то под воротником плаща мешало смертоносному инструменту. Убийца не дал Эмилии времени на выяснение причины неудачи. Одним ловким движением он ухватился за горло женщины, потянув ее на себя, другим же вогнал зажатый в руке нож ей в живот, прямо через подставленную для защиты руку.
Сила убийцы приумножила в своем действии, — если его недавние попытки были призваны лишь наказать подчиненного, то теперь он всерьез рассматривал возможность убийства всех, кто был в корчме. Люди в считанные мгновения покрывались сетью проступающих через кожу синеватых вен, оседая на пол, будучи не в силах сделать и единого вдоха. Часть гвардейцев даже не успела вытащить на свет оружие, а орудия боя уже просто попадали из хаотично сокращавшихся рук.
Словно позабыв о ставших беспомощными наемниках, Пекос с особой жестокостью расправился с удерживаемой им женщиной, раз за разом нанося ей все более яростные и глубокие ножевые ранения. Когда с ней было покончено, он приказал остолбеневшим от увиденного приспешникам, что были спасены носимыми поверх носа платками, вытащить всех, кого только было можно из погреба, пока содрогавшиеся в агонии тела еще окончательно не разложились. Бандиты ступали осторожно и боязно, опасаясь любым своим резким движением разозлить помыкающее ими чудовище. В этот момент они прекрасно осознавали, что ввиду обострения состояния Кассиуса, их положение было немногим лучше от положения полумертвых гвардейцев. Страх смерти вызывал в них особую исполнительность, заставив позабыть о собственной усталости, работая методично и безостановочно, с несвойственным людям их толка усердием.