Неспешной походкой женщина отправилась в сторону готовящих что-то на костре наемников, неся в руках мурчащее пушистое создание.
Эпилог
Чудным воскресным утром пробудившись от громких песнопений птиц, престарелый глава семейства вышел на улицу, покинув чертог оплетенного плющом старого дома. Церковные колокола еще не оповестили своим звоном округу о начале нового дня, но старый Хокинз чувствовал, что проснулся немногим раньше.
Навечно застывшее в одном месте столичное солнце прогревало ноющие кости мужчины, избавляя его от остатков утренней дремы. Он щурился оглядывая столь знакомое ему поле, заполненное на треть сахарной свеклой и на две трети совсем еще зеленой рожью.
Хокинз решил прогуляться до фруктового сада, оглядывая свои владения и составляя в голове список всего того, что ему придется сделать за сегодня. А работы было и взаправду много: куры и гуси как всегда голодны, тля сжирает сливовые деревья чудовищными темпами, на поле даже с крыльца дома проглядываются робкие ростки сорняков, крыша старой постройки, как показал последний дождь, немного протекает, а забор ограждающий территорию хозяйства Хокинзов давно уже покосился.
Тяжелый вздох сотряс понурую спину мужчины. А ведь это был его единственный выходной, остальные же шесть рабочих дней подразумевали тяжкий и довольно низкооплачиваемый труд на земле хозяина поселка. И даже более того, половину от всего выращенного урожая (уход за которым всецело лежал на плечах Хокинза старшего) ему приходилось отдавать на благо церкви. Впрочем, не то чтобы у него был выбор.
Мужчина не привык жаловаться на свою судьбу, закатав рукава и подвязав длинные седые волосы он собирался уже взяться за работу, но тут кто-то его окликнул совсем еще юным, звонким голосом. Это была его только-что проснувшаяся дочь — Марта.
Она была совсем еще юной четырнадцатилетней девчушкой, обладательницей длинных каштановых волос, осиной талии и крайне звонкого голоса. Пускай девушка была еще слишком мала, но в поселке еще с прошлого сезона судачили о том, кому же в итоге достанется эта красавица. Даже детишки хозяина земли украдкой поглядывали на фигуру девицы, чего уж говорить о отпрысках местных батраков.
— Отец, взгляни на то что кто-то просунул нам в окно этим утром, — прощебетала Марта, протягивая мужчине толстый конверт.
Хокинз с интересом осмотрел находку дочери, подметив отсутствие каких-либо почтовых печатей или же надписей на доставшейся им посылке.
«Теперь газеты доставляют так, сложенными и упакованными в конверты? Да нет, глупости. Кто же станет разносить газеты и листовки утром воскресенья?» — подумал озадаченный глава семейства, вскрывая тупым ножом, что он всегда носил с собою, загадочный конверт. Точно нет, последняя недельная газета была доставлена в пятницу, вся ее главная колонка была посвящена громогласной сенсации: старый князь Помонта наконец упокоился и ко всеобщему удивлению его место занял доселе безызвестный незаконнорожденный наследник — Марк Пальмонтский. Следующая же газета должна была прийти никак не раньше вторника. Нет, это было что-то иное.
Как только в плотной бумаге было проделано отверстие, из нее тут же вывалилась толстая пачка купюр, перетянутая единственной тонкой нитью. Отец и дочь смотрели на выпавшее нечто, не в силах поверить своим глазам. Даже без пересчета, по одной только толщине пачки и номиналу верхней купюры было ясно, что там находилось куда больше нескольких крат — совершенно немыслимой суммы для их краев.
Все хозяйство Хокинзов вместе с доставшимся им по наследству домом, земельным уделом и всей живностью, стоило не более полутора крат. Бегло пересчитав купюры, отец едва не выронил их из дрожащих рук. Шестьдесят крат.
Но как это могло быть правдой? Быть может это чудовищная ошибка, или же чей-то злобный розыгрыш? Откуда здесь могли взяться такие деньги?
— Зови мать. Живо! — непослушным языком промямлил мужчина.
Озадаченная ничуть не меньше своего отца Марта со всех ног бросилась к их дому, а Хокинз в это время еще раз повнимательнее пригляделся к конверту. Распотрошив его, он обнаружил содержательное письмо на обратной стороне бумаги. Усевшись на старый поваленный ствол груши, мужчина принялся за чтение, щурясь слеповатыми глазами. С каждой прочитанной строкой его лицо принимало все более ошарашенное выражение, а руки дрожали все сильнее, пока наконец, когда он дочитал содержимое конверта, мужчина не выронил бумагу из онемевших пальцев. Слезы катились по его смуглым щекам, скрываясь где-то в основании густой бороды.