– Майские жуки, – сказал Влад. – Хрущи.
Аня снова вздрогнула: один из жуков запутался в ее волосах.
– А-а-а, сними его с меня!
Влад рассмеялся, взял жука и выпустил его в круг фонарного света.
Когда-то он спасал ее даже от жуков. Но это было так давно… Когда, а главное – почему это изменилось?
Аня сняла с головы еще один вырванный клок, потом встала, взяла простыню, укрылась и легла. Щелкнул выключатель. Аня лежала, глядя в темноту.
Вошел Влад. Лег рядом.
«Спи с ним. Умирай с ним»[14].
– Причешешь меня?
Ян останавливает взгляд на ее лице и какое-то время смотрит. Странно смотрит, и Аня не понимает, что конкретно он рассматривает в данный момент. Сам взгляд длится долю секунды и направлен на лицо, но охватывает одновременно все тело, словно под кожей пролегает сеть электрических диодов, подсоединенных к ней невидимыми проводами. И по одной зажигается каждая из миллиарда лампочек – то в зрачке, то на крыльях носа, то на еле заметной родинке у виска. Диоды бегут быстро и, подверженные цепной реакции, больше уже не гаснут, не умирают, а будто включают все ее лицо, автоматически подключая волосы, шею, все тело – поочередно и целостно одновременно.
Аня успевает лишь растерянно поднять брови и перевести дыхание. Она не раз уже пробовала, но никогда не могла поймать этот взгляд. Не получается, и она чувствует себя восторженно и глупо, словно школьница, наблюдающая за химическими опытами.
Он берет из ее рук расческу, расфокусированно видит рисунок на деревянной ручке и отделяет от волос Ани небольшую прядь. Аня закрывает глаза и слегка наклоняет голову назад. Он причесывает ее очень долго, будто эта прядь длиннее самой себя в сорок раз. Глаза Ани закрыты, а прядь длится и длится.
Когда одна прядь кончается, он берет другую, третью – и сплетает их в косичку.
Аня подходит к зеркалу, улыбается.
– Это идеальная прическа.
Она прикалывает косичку к виску заколкой, придирчиво смотрит.
– Заплети мне такую же с другой стороны.
Ян бросает испуганный взгляд на часы, потом переводит его на Аню. От этого она тоже пугается, и Ян говорит:
– Щядай. Здонже[15].
Он плетет еще одну косичку, на этот раз торопливо, и выходит не так ровно.
– Ты дочек сам заплетаешь?
– Звыкле[16].
– Знаешь, – говорит Аня, – когда родилась Ида, я сначала шутила, что Бог послал мне вторую дочку в наказание за то, что я так и не научилась плести косички с первой.
– Дети не бывают в наказание.
– Конечно. Я знаю.
Аня смотрит в зеркало, симметрично прикалывает вторую косичку. Косичка уже немного другая. И сама Аня уже немного другая, другая расческа лежит на подоконнике, и только ее сумка для путешествий, стоящая в углу и напоминающая о временности и быстротечности всего, – та же самая. Черная.
На самом деле, в глубине души Аня понимала, когда в ней появилась трещина. Это произошло не на свадьбе друзей, где Влад схватил ее за волосы, накануне их развода – гораздо раньше. И не тогда, когда Аня ушла из стеклорезки и открыла первую мастерскую (которая и на мастерскую-то похожа не была – так, подвальчик пять на пять) – намного, намного раньше. Но осознает она это потом, когда сделает дома ремонт и найдет новое рабочее помещение с большими окнами. Когда встретит Яна. И начнет разделять все события своей жизни на «до» и «после» и сравнивать, сравнивать и вспоминать. Это Ян принес ей музыку, и музыка обнаружила трещину где-то во внутренней темноте. Музыка размывала еле сомкнувшиеся стенки старого пореза и именно поэтому причиняла такую боль: все действительно началось с музыки.
Началось и вдруг оборвалось вместе с нею – резко, как отломившийся кончик лезвия макетного ножа. Так резко, что Аня не уловила эту связь. Долгое время она думала, что главную трещину запустили события четырехлетней давности – времени ухода из стеклорезки, открытия подвальчика и цепочки дальнейших происшествий.
– Попробуй еще раз. Смотри.
Аня взяла ленту и показала снова.
– Видишь? Изгиб должен быть плавным и мягким. Старайся сразу же делать ровно, иначе замучаешься потом ровнять.
– Да я так же вроде делаю, – психовала Маша.
– Ничего, все получится. Потренируйся еще. Как говорила моя бабушка, в любом деле первые тридцать лет сложно.
– Ха, звучит обнадеживающе.
Маша улыбнулась. Аня оставила ее ковыряться с образцом, а сама вернулась к лампе.
«Что такое?» – думала она. Лампа не перегорела, но светила плохо – тускло и, часто мигая, периодически выключалась совсем. Это никуда не годилось. Аня выкрутила лампочку и осмотрела ее. Вроде бы все в порядке. Тогда в чем дело?