Они лежат на диване в съемной квартире. Диван вообще огромный, если его разложить, но они не стали тратить на это время, поэтому места маловато, но им все равно. Они лежат в обнимку, тесно прижавшись друг к другу.
– Я нигде не нашла упоминания об этом месте. Где оно?
– Он не истнее[25].
Глаза Ани выражают недоумение. Ян улыбается и отводит прядь от ее лица.
– Я его выдумал. Чтобы иногда уходить туда. Когда мне плохо.
– А… какое оно?
– Ну… Так как это каганат, то, конечно, там в основном степи. Но при этом много холмов, лесов и скалистых гор. Что-то среднее между Монголией и Уралом.
– Красиво, наверное…
– Бардзо[26]. Очень красиво.
– Хотя я не была ни там, ни там.
Ян садится на постели, сажает Аню к себе на колени и рассказывает:
– Представь себе степь с высокой-высокой травой. Местами сочно-зеленой, местами – с золотым отливом. Повсюду и часто растут сильные, красивые цветы.
– А какие?
Аня сидит у него на коленях, как маленькая девочка, слушающая сказку.
– Ружнэ[27]. Тюльпаны, астры, пионы, ландыши…
– А огоньки есть?
– И огоньки есть. Ружнэ[28]. И по этой степи свободно гуляют лошади и олени. Солнце там никогда не жарит слишком сильно, поэтому они гуляют целыми днями, иногда только спускаясь к водопою.
– К реке?
– К реке. Река там широкая и совершенно прозрачная, сквозь которую просвечивает дно, усыпанное камнями, среди которых минералы и самоцветы, кораллы и жемчужные раковины. И воды ее полны жизни: туда-сюда снуют рыбы и разные подводные твари, которые обычно обитают не только в реках. Там вообще водоемов полно. Холодные ручьи в горах, водопады и озера. Все они очень чистые и холодные. И все каких-то необыкновенных цветов, каждый водоем – своего, потому что в каждом собственная жизнь…
Ян замолкает на какое-то время, глядя куда-то вверх, а потом говорит:
– Там так красиво, что я хожу и плачу. От красоты.
– Есть от чего…
– А еще там скалы. Когда я зол, я цепляюсь за уступы и лезу вверх, иногда несколько дней подряд… Пока злость не уйдет.
– И злость уходит?
– Завшэ[29]. Там особого рода воздух. Такой, что, когда появляется человек, несущий в себе злобу и гордыню, сам собой образуется воздушный поток, мощный ветер, вырывающий из рук человека зло и скидывающий это зло вниз, со скал. Поэтому внизу, у их подножия, растут колючие кустарники и ядовитые растения, и спускаться туда небезопасно. Это вообще возможно только в одном случае – если ты хочешь спасти чью-то жизнь.
Ян целует Аню в макушку, потом захватывает ее волосы в горсть и медленно рассыпает.
– А если появляется человек, не желающий расставаться со своей злобой и гордыней, тогда ветры не могут вырвать их из рук. Человек так крепко держится за привычные чувства, что предпочитает упасть самому, но не отдать то, к чему так привык.
– И разбивается?..
– Овшэм[30]. И питает собой ядовитые растения.
– Жестоко…
– Там много своих жестоких законов. И людей, в общем-то, довольно много. Каждый занят своим делом, каждый точно знает, чем он должен заниматься именно сейчас. Всегда знает. Люди почти не пересекаются, только ради конкретного дела. И все дела там вершатся в абсолютной тишине.
Ян помолчал. Аня укрыла ему плечи одеялом и стала водить руками по его груди.
– Ты хочешь запомнить меня на ощупь? – спросил он с улыбкой.
– Нет. Просто любуюсь.
Ян поднял Анино лицо за подбородок, делая его на одном уровне со своим, внимательно посмотрел на нее, а потом лег, привлекая к себе.
– Моя главная беда – в том, что я вру. В каганате Тишина я честен и прям, як стшала[31]. Чистый и моцны[32]. Там все всегда молчат, потому и соврать невозможно. А кто скажет слово – умрет страшной смертью.
В квартире было очень тихо, только где-то на кухне тикали часы.
– А еще там нет женщин. Поэтому всегда все просто и понятно.
Аня слегка приподнялась и сказала, глядя Яну в глаза:
– Прости. Но теперь есть.
– Мамочки, какой у вас красивый кот!
Маша протянула руки к Пуху, но он немедленно спрыгнул с кухонного диванчика и убежал.
Аня с Владом не так давно переехали в новую квартиру, двухкомнатную, и надеялись в скором времени сделать ремонт. У девочек теперь была отдельная комната, а у них – спальня. Кухня наконец-то стала просто кухней, и диван, который стоял в ней, был именно кухонным. Маленький, обтянутый зеленым дерматином, он вмещал только двоих. Причем взрослым было на нем довольно тесно, только дети могли разместиться свободно – если там не было Пуха, который любил это место и разваливался на все сиденье.