«Дело в том, что по отношению к авторам, заявляющим о своем намерении писать обо мне, я неизменно чувствую какую-то неловкость, стыдливость, что ли. Говорить «о себе», давать материал «о себе», что-то такое невольно «подсказывать» — к этому я никак приспособиться не могу…Рано, по-моему, взялись за мои биографии. Подождали бы лет 20, я бы и сам написал. А пока имеются более интересные темы».
Но когда прошли названные годы, появился неожиданный досуг, и поэт, казалось, мог бы вспомнить о себе — этого тоже не случилось. Тема собственной жизни всегда привлекала Демьяна меньше всех других — «более интересных». Он не только не обратился к воспоминаниям, но яростно уничтожил все, что годами лежало в личном архиве. Не оборачивался назад, упорно стремился остаться именно в сегодняшнем дне, работать на настоящее время. Ведь обо всем, что волновало Демьяна, он всегда говорил вслух и призывал к этому других:
Работая всю жизнь без кнута, подстегиваемый исключительно собственным неукротимым желанием всюду поспеть, по выражению Горького, «вмешаться в самую гущу жизни… месить ее так и этак… тому — помешать, этому — помочь», Демьян просто не видел себя никогда без связи с делом. Что же сказать за него о том времени, когда дел не стало? Только одно: никакие обстоятельства не могли заставить его бросить работу.
Вероятно, поэт даже не вспоминал в эти дни о своей старой басне «Пушка и соха». Написана она была в 1914 году, и смысл ее заключался в антивоенном призыве: грохочущая весь день пушка удивленно спрашивает соху, что она-то здесь делала? «Пахала, — молвила соха, — пахала». Это странно пушке, утверждающей, что теперь сохе осталось лишь отдыхать, но та стоит на своем: «Пахать, — соха сказала пушке, — пахать!»
Поэт каждый день садился за работу. Уже не связанный с той живой жизнью, которая обогащала его впечатлениями, он обратился к народному творчеству. В. Сидельников, возглавлявший отдел народного творчества Литературного музея, рассказывал, что поэт в сороковом году… «часто заходил в наш отдел, интересовался работой, а главное, его привлекал фольклорный материал… Особенно его интересовал алтайский эпос. Привлекал его и сибирский эпос. Он не раз изъявлял желание поехать туда за фольклором. Узнавал, не организуется ли фольклорная экспедиция, чтоб принять в ней участие».
В те же дни Демьян подарил Сидельникову свою книгу с надписью:
Но экспедиции все не было, да и в одном из писем читаем извинения за опоздание с ответом: «Хворал».
Наконец после некоторых колебаний выбор темы пал на давно привлекавшую внимание Демьяна книгу «Дореволюционный фольклор на Урале», в которой были помещены сказы талантливейшего сказителя Хмелинина — «дедушки Слышко». И раньше собирался добраться до Хмелинина — все руки не доходили. Теперь сел.
Демьян Бедный знал о том, что по этим сказам уже работал Бажов, создавший «Малахитовую шкатулку»; мало того, при первой публикации Бажова защитил его от обвинений в «фальсификации фольклора». Может быть, именно это обстоятельство и дало повод поэту рассматривать труд Бажова не как оригинальное сочинение профессионала, а просто как обработку текстов сказителя?
Так или иначе, обратившись к первоисточнику, Демьян написал двенадцать тысяч строк. И после сознался, что смотреть на написанное не хочется: «Выходит, если я пользовался Хмелининым — мой стихотворный пересказ имеет цену — если я пересказал Бажова — грош цена моему пересказу». «Я оказался в положении Пушкина, попавшегося на мистификацию Меримэ».
Чтобы понять отношение поэта к народному творчеству, можно обратиться к десяткам его высказываний. Но довольно и одного, написанного в 1925 году автору очерка о творчестве Демьяна Бедного:
«Одно место надо Вам обязательно исправить.
Я говорю о строках, где Вы отказываете в гениальности сочинителю таких бесспорно гениальных песен, как помещенные в моей повести «Про землю, про волю» песни «Не кукушечка во сыром бору куковала» и «Не шумите-ка вы, ах да ветры буйные». Дело в том, что над этими песнями стоит заголовок: «Песни народные», и таковыми они и являются. Я их поместил, не меняя ни словечка. Так что при ссылке на стихотворения, показывающие мои попытки писать народным складом, Вам придется использовать иной пример, и тут уж не будет ошибки насчет гениальности».