II
Покос был в самом разгаре. Они положили узелки с едой под куст жимолости и пристроились к сгребавшим и носившим в копешки сено молоденьким девчонкам и ребятам — ученикам школы и техникума. На части луга по мелкому осиннику и березняку, скошенного дней пять назад, сено было так знойно-сухо, что ломалось под ногами, и потому надо было убрать сегодня же, так как не ровен час мог пролиться и попортить его дождь. Ученики и человек десять молодых женщин, разбившись по кочковатому полю между редких деревьев, быстро гребли и носили большие, гудящие от тысяч крохотных зеленых кузнецов беремы, при этом не забывая трещать веселыми голосами, как это всегда бывает во время тяжелейших, страдных, крестьянских работ. За низкими осинками и ракитовыми кустами старики и мужики, косильщики, навалившись, что было силы, видно только что перейдя сюда, прорубали первые ряды в густой, по пояс, сочной траве. Луг был тяжелым от гнездовий куриной слепоты, татарника и мелких лозняков, и потому требовались большая сила и упорство. Серафим Куропаткин, налегая на деревянную ногу, не отставал от идущего передом старика с бельмом на глазу и в продранной на плече синей рубахе, так же как и все, захватывал широкий, на весь отмах руки, прокос, легко, будто играючи, поднимая и опуская тонко и воинственно позванивающую литовку. Следом за Серафимом двигался сухой и прямой, будто жердь, старик в калошах на босу ногу, с повязанной носовым платком головой; несмотря на тяжелую траву, он не прилагал, казалось, никаких усилий, только изредка покрякивая и чуть сгибая спину, если выпадала особенно трудная, густая трава. Замыкал косцов маленький мужик, тоже уже в возрасте, в солдатских штанах и в голубой майке; он, видно, был весельчак и общительный человек и то и дело что-то покрикивал, в особенности на конце ряда, утыкавшегося в заросший кустарником овраг.
Ритм работы косцов передался и на луг, где сгребали и копновали уже подоспевшее сено. Те самые старухи, которые, казалось, только и могли теперь сидеть на скамейках во дворах (над ними стали было подшучивать ученики), втянулись в еще сызмальства хорошо знакомую им работу, не отставая от молодых. Смешки девчонок сами собою прекратились, и слышался только шорох грабель и сена, чье-либо покашливанье да стук сталкивающихся вил. Сокрытая, потаенная сила и двужильность двигали старухами и заставляли их проворно и легко, так же как и молодых, двигаться, таскать огромные беремы сухого, пахучего сена в копны и соскребать его в валки.
Между тем солнце уже стояло высоко и сильно жгло; огромное бесцветное и бездонное небо, однако, дышало собирающейся по левому горизонту грозой. Там же, над темнеющими лесами, шла углисто-черная туча, и было смутно видно, как под нею туманился дождь. Двигающаяся потихоньку к колучовским полям туча заставляла работающих еще с большей силой налегать на вилы и грабли. Старухи вошли в азарт труда и теперь уже были даже благодарны Карманову за то, что он их послал сюда, а то ведь совсем было закисли. Марья на пару с Варварой орудовала навильником. Огромная Варвара ухитрялась подымать навильники в полкопны и, напрягая сильные руки и тяжело переставляя толстые ноги, в одно мгновенье опустошала валки. Жилистая и втрое легче ее Марья, однако, тоже без усилий отрывала от земли громадные вороха трескучего сена, проносила этакие махины до начатой копешки и единым махом водружала ношу на верхушку. Так же, как и носившие, проворно скребли граблями другие старухи — Мысиковы сестры, Фекла и Дарья Зотова. Ученикам теперь было не до насмешек, и им приходилось прилагать большие усилия, чтобы не осрамиться перед старухами.
Они не заметили, что косцы, кончив эту местовину, теперь спустились в овраг, в спасительную тень, и с громким треском крушили литовками матерую траву. Серафим теперь ходил последним, но все так же «чистил пятки» переднему, не отставая ни на шаг, хотя и чувствовал боль в натруженной култышке-ноге. Марья изредка находила глазами фигуру Серафима, радуясь тому, что не отставал, и вспоминала далекую пору, когда он с отцом своим приходил свататься к ней. «Дурной! Чуток не утопился. Да нешто ж я красива-то была?»
Разработавшись, они не заметили, как к ним подъехал, вихляясь и подпрыгивая на седле, завхоз. Глядя на таскающих беремы, сгребающих сено учеников и старух и на косцов, Юзик себе приписал то, что они хорошо работали.
— Вижу: кипит работка! — похвалил он старух, неловко, мешкообразно сползая на землю с седла.
— Становись рядком. Мы табе и навильник припасли, — со смехом крикнула ему самая бойкая на язык Дарья.