— Славная уха! — похвалил Кирилл Егорович. — Давно такой не пробовал.
Иван Иванович с большой гордостью подумал: «А кто же делал? Жена!»
— Уха верно что надо! — поддакнул Кузовков, работая усиленно ложкой.
— Может, недосолена? — спросила Дарья Панкратовна, как всякая хозяйка ревниво следившая за тем, чтобы все ели основательно.
— В точку, мать! — кивнул Прохор, придвинувшись поближе к полно налитой миске.
Кирилл Егорович еще раз похвалил уху и очень скоро уписал миску, не заметив, как объемистый половник в руках Дарьи Панкратовны наполнил ее опять до краев. Налили еще квасу.
— Просто как, а приятность! — сказал Прохор, радуясь жизни, точно ребенок, и не скрывая этого.
— Где просто, там и не тягостно, — заметил Иван Иванович.
— Ну как жизнь? Настроение? — спросил Кирилл Егорович, взглянув на Ивана Ивановича.
— Живы, — скупо ответил тот.
— Что же деревня? — В интонации его голоса звучало искреннее любопытство.
— Тут как понимать, — положив ложку, сказал Иван Иванович, — маловато нынче прилежанья к землице. Отучили людей от земли!
— Да, верно. Но все-таки у нынешней деревни есть какие-то особенные черты?
— Всякое есть, — скупо сказал Прохор за отца. — Кругом голо.
Кириллу Егоровичу стало очевидно: они не хотели при нем свободно все говорить и напряженно помалкивали, как бы ожидая каких-то особенных его высказываний. Долго молчали и закурили сигареты Кирилла Егоровича.
— Я хорошо понимаю, что старой деревни нам всем жалко, — продолжал Кирилл Егорович, — но что же делать? Время не остановишь. Да и что плакать по старине? По халупам под черной соломой? Это смешно! — И Кирилл Егорович действительно рассмеялся.
Ему тоже ответил смешком Кузовков, но все глухо молчали, и по их напряженным лицам, в особенности по лицу Ивана Ивановича, Кирилл Егорович определил, что они никак не могли поддерживать такое его мнение.
— Какая она ни будет, а деревня обязана нас кормить, — сказал строго Кузовков.
— Почему ж обязана? — спросил старик Князев.
— Не мы же, горожане, поедем землю пахать?
— Так вопрос ставить не следует, — поправил его Кирилл Егорович. — Я думаю, что чем скорее мы перейдем к системе агрогородков, тем быстрее решим проблему.
— А что за городки? — спросил Иван Иванович, слышавший второй раз об этом.
— Современные благоустроенные поселки, застроенные двухэтажными домами.
— Так-так, — проговорил Прохор, — например, в Ступине понастроили желтых коробок в два этажа. А толку? Понавешали ковриков с лебедями, а за луковицей бегут с утра пораньше в магазин.
— А там, понятно, луковицы нету, — сказал Иван Иванович.
— Само собой. Воды в ванных не оказалось — туда начали сажать поросят.
— Такое безобразие говорит о бесхозяйственности, — бросила с желчью Зинаида.
— Мы должны на все смотреть сквозь призму идеи, — заметил веско Кузовков. — Взять хотя бы рабочего. Если он не общественник, то в нем изъян.
— Второго сорту, — поддел его Прохор.
— А ты как думал? Людей надо выковывать. Сами по себе они могут пастись ради хлеба насущного. — Тон Кузовкова звучал непререкаемо, и во всей позе его была каменная тяжесть.
— Мысль, конечно, верная, но слишком лобовая, — с начальственной уверенностью заметил Кирилл Егорович.
— А я так считаю! — сказал твердо Кузовков, не желая уступать ни в чем Князеву.
Кирилл Егорович развел руками: не намерен такого одубенелого человека ни в чем убеждать.
— И много, интересуюсь, ты наковал? — спросил с насмешкой Кузовкова старик Князев.
— Много. Я у себя в цеху весь молодняк насчет общественности в кулаке держу. У меня в своем угле не засидятся. Такой курс, — и при этом Кузовков действительно сжал кулак и пристукнул им по коленке.
— Мужа ценят на заводе, — вовремя вставила Зинаида.
— У всякого своя душа, у старого и молодого, — вставил Иван Иванович, сворачивая собачью ножку и поглядывая на ярко разгоревшееся зарево месяца.
— Если я буду у себя в цеху всех подводить к душе, то у меня прогорит не только план, но и всякая коллективность в духе идеи, — ответил тестю Кузовков.