Туманов и Петр Лушкин продолжали подавать ведра с раствором и кирпичи. Мужики находились на лесах, заделывая дыры в куполе, и кроме того, что эта работа была не только тяжелая в физическом отношении, она требовала мастерских рук. Но, как определил Туманов, его не пускали под купол еще и потому, что там, на не очень прочных лесах, каждый из них подвергался некоторому риску.
— Мы темные мужики, невелика потеря, ежели который из нас шарахнется, — сказал ему Иван Иванович, не договорив того, о чем догадался Туманов: «Ты же, может, еще сочинишь умную книгу». Они верили в него! Несмотря ни на что, продолжали верить в его силу и талант. «И я не имею права не оправдать их такой надежды. Тогда я буду обыкновенным сукиным сыном. Ни одной лживой, а потому вредной страницы в моей новой книге не должно быть! Я поставил цель. Не только в этой, но и в последующих книгах не допущу подсиропленного лганья. Писатель, который строчит ложь, — преступник».
Там, на лесах, к тому же было довольно грязно работать. Раствор ошмотьями залеплял их головы, лица и плечи.
— Нам в привычку, — сказал Назаркин.
— Толстоваты вы туда лезть, — как всегда прямо, высказался Степин, подмигнув ему своим круглым смеющимся сорочьим глазом.
IX
Назаркин испытывал полноту новой для него жизни. Лицо его стало светло и ясно. Он полностью успокоился и перестал тосковать, несмотря на свою одинокую старость. Он знал: что бы ни случилось с ним, не окажется под забором. Их маленькая бригада была его собственная семья, и он считал счастливым себя, принадлежа к ней. Он опять окреп верою в человека и людей. Мир, от которого он когда-то безоглядно бежал, вновь покоился на прочном основании. В нем много было добра и света для всякого истинно любящего сердца. Мысль же о том, что без мук не бывает счастья — ее упорно высказывал Иван Иванович, — вполне прилагалась к его собственной жизни. Теперь эта мысль была живая и не горькая правда. Муки, перенесенные им, сделали его сердце не ожесточенным, а сострадательным. Пройдя через них, он пришел к истине. Ее же ему открыл Иван Иванович: «Люби людей без выгоды». Смысл такого понятия был огромным, бесконечным… Работая плечо к плечу с мужиками, Назаркин осознавал силу их товарищества не из-за слаженности работы, их единило духовное братство, осознание себя детьми одной матери — русской земли. И то, что они воскрешали из пепла почернелый, обомшелый, пугающий людей поздними осенними ночами памятник искусства — вечную красоту, наполняло их работу особенным смыслом.
— Дочка Валентины Жуковой, девчонка семи лет, первоклашка, уже другую неделю лежит в больнице, — сообщил Степин.
— Чего с ней? — спросил Назаркин.
— Шла впотьмах одна мимо этой черной хоромины, да так напужалась, что взял девчонку от страха заик. Врачи до сих пор ничего не могут поделать.
— Удивительного тут нет: я сам боюсь поздно около нее проходить, — сознался Петр Лушкин.
— А старуха Демина, та самая, что чуть не откусила нос своему зятю, слыхала раз ночью, будто кто-то внутри хоромины хохотал. Старуха божилась, что видела, как под куполом носилась на метле ведьма.
— Здоров ты, брат, брехать! — засмеялся Иван Иванович.
Назаркин перекрестился и, оглянувшись по углам, пробормотал:
— Видать, нечистая сила. Спаси нас и помилуй!
— Ведьма — точно, — подтвердил мнение старухи Степин. — Я сам ее видел.
— Ты видел ведьму? — изумился Петр, оглянувшись, точно боясь, что она могла подкрасться сзади. — А не врешь?
— Чтоб у меня отсох язык.
— Ишь ты… И какая ж она? С хвостом? С рогами?
— Нащет рогов неприметно было, а вот волосищи русалочьи.
— Прям? — переспросил, опять рассмеявшись, Иван Иванович.
— Ты погодь, Иваныч. Тут дело сурьезное, — продолжал Степин, свернув цигарку — английского козла, как он выражался.
Туманов, понимая выдумку, однако помимо своей воли испытывал интерес к рассказу и даже волнение.
— Иду это я, — дело было в первых числах марта, еще мороз жал, — во втором часу ночи. Тольки, стало быть, поравнялся с церковью, а там, брат, как загудет! Так загудело, что у меня даже волосы дыбом поднялись. А по окошкам тень — и видно, что вроде бабья. Трясет волосищами. Тут я увидал, как из дверей выскочила черная угнутая ведьма.
— Свят, свят! — вымолвил в страхе Назаркин.
— То-то и оно, что свят.
— Давай дальше, — сказал с нетерпением Петр, его начинал одолевать страх.