— Не впадай духом.
Она с ласковостью встретила Ивана Ивановича.
— Што, отец, хмурый?
— Неуправка, бабка Потылиха.
— Не впадай духом знай. Заходь. Чаю-то не хошь?
— Да нет, я, старая, насчет… того самого… — Иван Иванович замялся, покряхтывая.
Старуха угадала, насчет чего.
— Гостечков-то управил?
— Отбыли.
— Скоко ж табе?
— Четыре красных.
— Это можно, — старуха полезла в сундук и достала с исподу черный, в белую крапину, платочек, где у нее были закручены в узелке семьдесят рублей.
— Можа, мало?
— Хватит, — Иван Иванович аккуратно, с обстоятельностью уложил деньги в свой потертый кошелек, взглянул на Потылиху. Та стояла согнувшись, уронив вдоль изношенного тела жилистые, жесткие руки.
— Дочка-то в теле? — попытала его.
— Сытая. Живут.
— Зять-то каков?
— Не знаю. Не вошел в смысл его жизни.
— На всем вашем тута харчились?
— Гости, сама понимаешь.
— Ну да! А у самих небось кошелек толстый.
Иван Иванович промолчал; оглядев Потылихину хату, спросил:
— Подсобить-то чего? Полати вон угнулись.
— На мой век хватит.
— Как ни-то зайду — дров поколю.
— Спасибочки, родный. Я и сама покуда топор держу.
Иван Иванович от Потылихи прямо направился к Лючевским. Анна Сергеевна, как и всегда, сидела в кресле, созерцая в окно переулок, а Иннокентий Сергеевич гремел за шкафами кастрюлями. Иван Иванович прокашлялся и поздоровался, затем вытащил красненькие.
— За то мы тебя и уважаем, Иван Иванович, — сказала Анна Сергеевна, внимательно осмотрев на свет бумажки.
Они были новенькие и хрустели, что ей доставило удовольствие, так как она очень любила непользованные деньги.
— Что делается на свете?
— У Ишковых свинья околела.
Анна Сергеевна тонко улыбнулась. Иннокентий Сергеевич заметил:
— Да, великая новость.
— Кому невелика, а кому велика, — сказал Иван Иванович.
— Скот содержать в Демьяновске никогда не умели. — Анна Сергеевна взяла из шкатулки бумажку — расписку Ивана Ивановича, гласившую: «Я, Иван Тишков, седьмого июля задолжил у гражданки Лючевской А. С. сорок рублей. Обязуюсь воротить до пятнадцатого числа сего месяца» Анна Сергеевна разорвала ее на мелкие клочки.
— Вот видишь, и тебе, и мне хорошо.
Иннокентий Сергеевич с чрезвычайным бережением унес и упрятал деньги в железную зеленую шкатулку. Ивану Ивановичу хотелось спросить Лючевских, зачем они живут на земле и к чему им, бездетным, капиталы, но так и не решился.
— Народ не умеет жить, — сказала Анна Сергеевна назидательным тоном, который возвышал ее, по ее представлению, над демьяновскими обывателями, — такой народ требует поводырей.
Иван Иванович кашлянул, постоял с минуту и, встретившись с хитрыми, насмешливыми черными глазами старухи, вышел, почувствовав облегчение на свежем воздухе.
Через час порог Лючевских переступила Евдокия Кошелева — пожилая женщина с усталым рябоватым лицом, покрытая желтым цыганским платком, тоже их должница. Евдокия, смущаясь, не так уверенно, стараясь за что-нибудь не задеть, подобралась к креслу Анны Сергеевны.