Семейство Туманова после его отъезда в Демьяновск вдруг лишилось того, что, как казалось каждому его члену, должно было сопутствовать им всю их жизнь. Каждый из них в отдельности почувствовал себя оскорбленным и несчастным. Виновником же всех их бед и низвержения с высоты вниз они считали того самого человека, кто дал им все эти блага, — Туманова, мужа и отца.
Анна Евдокимовна, когда-то молоденькой, как большинство женщин, страстно мечтала иметь свой угол, тихий и скромный семейный очаг; у нее не было и в мыслях, в жизненном, бытовом отношении возвыситься над простыми людьми. Она рассчитывала на свою небогатую зарплату школьного преподавателя и не ставила себе цель найти денежного мужа. Но, отведав сытости, она поняла, какой была дурой, мечтавшей жить на скудную копейку, и без сожаления бросила работу в школе. Роман Романович считал себя виноватым в том, что превратил в тунеядку жену. Этого он не мог себе простить и винил больше не ее, а себя. Постепенно в сознании Анны Евдокимовны укоренилась твердая мысль, что работа не есть та главная жизненная необходимость, о которой так много пишется в газетах и книгах и говорится на общественных трибунах. Главное же, считала она, — счастливая, легкая, хорошо обеспеченная жизнь, во всяком случае — для женщины, если она, понятно, не дура.
Сын Игорь, не сумевший защитить диссертацию, все свои неудачи связывал с бегством в деревню отца — это можно было объяснить лишь его сумасшествием. Он не задумывался над тем, чтобы как-то пересмотреть свое отношение к жизни, находя ее нормальной для того круга, к которому принадлежал сам.
Как и мать, и брат, Инна во всех своих неудачах тоже винила отца. Он был виноват, что не позвонил в институт кинематографии и, таким образом, лишил ее возможности туда поступить и потому она никогда не станет артисткой. Наконец, отец был виноват и в том, что она не могла покупать дорогие модные заграничные вещи, к которым привыкла с детства, не мысля свое существование без них. Кроме того, она так привыкла к свободным, так называемым карманным деньгам, что не желала примириться с мыслью о вечно пустом кошельке со звеневшими жалкими копейками, тогда как раньше там похрустывали десятирублевые бумажки. Денег же со сберегательных книжек Анна Евдокимовна не снимала. Тут что-то свершалось в высшей степени несправедливое и ужасное, с чем Инна никак не могла примириться. На любовников была плохая надежда, они, негодяи, постоянно обманывали ее, наобещав горы благодатей, ограничившись же расходами лишь на бутылку вина, на сигареты и мороженое, и, таким образом, в ее понятии они все были, как один, скоты. Высокая мосфильмовская зарплата отца была хорошим источником.
Так, каждый по-своему, терзались и негодовали эти люди, лишившись больших материальных благ и всего того почета и веса, какой был у них совсем еще недавно. Надо было, значит, любой ценой восстановить нарушенное течение жизни, то есть воротить, вырвать его из той глухой дыры, где он находился теперь. В таком понимании они усматривали к тому же высокую цель — его спасение как режиссера, да и писателя тоже. Надо было решительно действовать, считали они, пока не поздно. За эту-то мысль особенно ухватился Игорь, решивший именно такими доводами убедить отца вернуться на «Мосфильм», в кино, которое он может навеки и невозвратно утерять. Постепенно он уверился в том, что достигнет успеха. На заклинания и слезы баб, матери и сестры, он меньше всего надеялся. Таким образом, был составлен серьезный план, похожий на заговор, — во что бы-то ни стало вернуть, его назад — к «очагу мира, спокойствия и в режиссуру», как торжественно выразился Игорь. И они порешили, не откладывая, завтра же, ехать туда — в какой-то там Демьяновск.
XIX
Был субботний день, и Туманов находился дома. С утра припускал уныло-однообразный дождь, расквасивший вконец и без того грязные улочки городка. К полудню дождь прекратился, и посветлело, хотя тучи по-прежнему обкладывали все небо, провисая темными лохмотьями едва ли не до самых демьяновских крыш. Роман Романович с удовольствием ходил по крестьянскому дому сестры, затем он сел сапожничать. Недавно стопленная русская печь, запах пекущихся пирогов, красные «огоньки» на окошках — все это было приятно ему.