— Ты знаешь, папаша, что мы все любим тебя. Конечно, между нами были трения, но они преодолимы. И не об этом я сейчас хочу говорить с тобой. Я считаю нужным предостеречь тебя.
— В чем же? — тихо и мягко проговорил Роман Романович.
— В том, что еще не поздно не потерять все и навсегда. Разве ты не знаешь, как они там, на «Мосфильме», карабкаются, чтоб получить постановку? Трудно понять все то, что ты сделал! Твой поступок вызвал у всех удивление. При твоей славе — и бросить режиссуру! Ну бросить кино на год — это понятно. Тут есть логика: поднабраться, так сказать, сил, впечатлений, чего там еще? — Он поправил бородку. — Но порвать совсем, — тут, извини, отец, даже не выдержит дубовая логика. Тут черт знает что такое! Ты уже вычеркнут из штатов студии, и какой студии, — одним неразумным поступком ты перечеркнул свое будущее! А ты ведь не старик: в пятьдесят режиссеров не списывают.
— Слов нет для возмущения! — вставила Инна.
— Не перегибайте, — поправила их мать.
— Я понимаю, что тебе захотелось покоя, уединения, тишины. Все правильно. Этакая глушь после шума городского в некотором роде — бальзам, так сказать, панацея, что ли, но, прости меня, папаша. Кредо-то твое — оно там, в павильонах, в редакциях, где всякий становился подобострастным при твоем появлении. О, понимаю! Поклонение, которого ты, по твоему мнению, не заслуживаешь, стало противно тебе. Пусть так. Но ты же умный человек и должен понимать: впереди еще порядочно лет жизни. Похоронить себя в оных весях — это прежде всего неразумно. Я уже не говорю, извини, папаша, о твоих некоторых — вообще-то не маленьких! — обязанностях перед нами, перед своей семьей. Ты имеешь юридическое право от нас отказаться — мы взрослые. Но как же согласуется такой поступок, извини, с твоей совестью? Уезжая, ты сказал нам, что надо поступать по совести, чтобы можно было спокойно окончить свое земное существование. Согласен. Но то, что ты сделал по отношению к нам, — в таком твоем поступке есть совесть? Тебе было трудно сделать два телефонных звонка!
— Игорек, не горячись. Ты ведь знаешь, какой замечательный человек твой отец! — воскликнула Анна Евдокимовна, явно с целью ублажить мужа. — Он знает сам, что обязан обеспечить будущее своим детям. Давайте разговаривать мирно, как близкие и воспитанные люди. Мы ведь, Роман, приехали не требовать, не упрекать, хотя и имеем право. Ты же понимаешь сам. Сестра тебе не заменит мою заботу. Конечно, ты можешь даже завести другую семью. Отказаться от взрослых и, скажу прямо, не от плохих детей! Но это твое дело. Мы же приехали только напомнить, что горячо любим тебя. Нам больше ничего не нужно. Можешь не верить, но это именно так.
Инна высказалась прямее их:
— Я подшиваю бумажки в конторе за несчастные восемьдесят рэ! Тебе не стыдно, не стыдно? — в светлостеклянных глазах ее блеснули слезинки.
— Подожди, Инна, отец вас хорошо понимает, он добрый и чуткий человек, — сгладила Анна Евдокимовна.
— Он ничего не понимает. Игорь правильно сказал. Только дурак мог уйти с «Мосфильма»! Я, знаешь, не очень-то верю в твою народность. Над тобой все смеются, если хочешь знать. Да, смеются, потому что Игорь прав — тут не выдержит не только дубовая, но бетонная логика. Тут нет вообще никакой логики! — закричала Инна, войдя в раж. — Одна глупость. Теперь не такое время, чтобы делать подобные жесты. Почему я должна прозябать на восемьдесят рэ?! Ты мой отец, и ты обязан меня устроить по крайней мере хотя бы на сто пятьдесят рэ! Хотя и это дерьмовые деньги.
Игорь поправил свои длинные, лежавшие на воротнике волосы и бородку и, желая взять отца на измор не руганью, а ублажением, сказал:
— Посуди сам: чего ты добьешься, бросив кино? Познаешь, так сказать, глубины народной жизни. Очень хорошо: допустим, познал, что же дальше, позволь тебя спросить? Смастеришь книжку, которую придется проталкивать, ибо раньше за тебя это делали твои солидные посты, но теперь-то, ты ведь хорошо понимаешь, как по маслу не пойдет. Тебе сюда не пришлют договора на переиздание твоих книг. Не закажут сценарий. На твоей карьере поставлен крест. Отныне ты рядовой чернорабочий на литературной стезе. Ты эту кухню знаешь лучше меня. Мне кажется, папаша, как это ни странно, что ты не осознал, какая перспектива тебя ждет. Полное прозябание! Всем известно, что ты силен в кинематографе — он принес тебе славу, широкую популярность. Если бы ты написал даже сто книжек, то и тогда тебя бы никто не знал. Твое имя сделало кино. Ты был там королем, с тобой считались. Что же ты сделал? Ты снял с себя секретарство Союза кинематографистов — это вообще не лезет ни в какие ворота! — развел руками Игорь. — Извини, отец, но действительно надо быть дураком. Сценарий тебе не закажут, повторяю, а если предложишь свой, то попадешь в хорошо известную тебе мясорубку. Его зарубят. Можешь не сомневаться.