— Ну как она жизнь, тихий старичок? — спросил Нифедов.
— Чтоб войти, надо сперва получить разрешение, — сказал вместо ответа с достоинством Назаркин.
Его реплика заставила Нифедова улыбнуться.
— Сразу в драку лезешь, старик? — Нифедов сел на стул, оглядывая его жилище, остановившись взглядом на старой, затрепанной книге. — Любопытно мне, Назаркин, знать — как же ты думаешь жить дальше?
— А что вас интересует?
— Меня интересует вопрос: отчего это с твоим появлением в городе увеличилось религиозного опиума, то есть верующих? Вот тут полная статистика, — он похлопал по своему нагрудному карману. — Ответить тебе, понятно, нечего. Молчишь! Я — гуманист, но приходится, Назаркин, оборонять общество. Скажу откровенно: народу дали вредное послабление. Лошадь управляема в узде. Демократия хороша, а порядок-то лучше. Когда и о чем ты говорил с сестрами Лучковыми? Тут не обошлось без твоей пропаганды! Уверен.
— Я с ними ни об чем не говорил, — ответил Назаркин.
— Только давай, знаешь, не будем разыгрывать наивняка.
— Я сказал.
— Ты сказал, а я должен поверить. И поверю, если после проверки подтвердится. Обязан я, Назаркин, проверять людей, которых не знаю. Должность. Приходится копаться, ибо не всякий говорит правду. Лгут, притом талантливо, скажу тебе, лгут. Все-таки ты тридцать лет просидел в лесу. Я тебя не запугиваю, но факт, что прибавилось верующих, — настораживает. В принципе, что можно, а что нельзя, твердо должен знать всякий житель. Перековка в основном красивая в кино да в книгах, — чего не сочинишь за гонорары! В действительности гад Будняк, за которым мы год охотились, изнасиловал двенадцать женщин и садистски убил четырех. А ему однажды поверили — честное слово давал. Вот тут и верь. К тебе это, понятно, не относится. Я привел лишь факт. В Торжке зимой очистили магазин. До сих пор мы виновных не нашли. А Торжок от твоего леса не так уж далеко… Подчеркиваю: я ни в чем тебя не обвиняю, но проверить — на моей обязанности. А ты, Назаркин, прошлой осенью, часом, в Елец не заглядывал? Был там?
— Нет.
— Ну нет, так нет. А может, на старости призабыл? Склероз — штука невеселая!
— Я из леса никуда не ходил.
— Ну не ходил, так не ходил. Вроде тебя там видели?
— Такого не было.
— Ну не было, так не было. — Нифедов замолчал, глянув в глубину глаз старика, вопросительно крякнул… И с тем он вышел.
Назаркин долго, неподвижно, глядя в одну точку, сидел за столом. Ветер, все усиливающийся к ночи, плакал и пронзительно свистел, так что дрожала оконная рама. Этой же ночью он бесследно исчез из Демьяновска.
XXI
Утром Назаркин не появился в бригаде. В десять часов Иван Иванович, озабоченный и встревоженный, приказал Петру:
— Сбегай-ка к нему. Чует мое сердце неладное.
Входную дверь Лушкину открыла старуха Пахомова.
— Сосед, старик Назаркин, дома?
Та выглядела сильно испуганной.
— Нету. Куда-то ночью делся.
— Комната его заперта?
— Нет. Там всего богатства — чугунок да ведро. У него и замка не водилось.
Петр в сопровождении старухи вошел в жилище Назаркина. Действительно, в комнате, кроме чугунка, ведра и деревянной, в форме петуха, солонки на столе, ничего не оказалось.
— Вечером ты с ним о чем-нибудь разговаривала? — допытывался у старухи Петр.
— Пирогом хотела угостить. Не взял. Я, говорит, сыт, милая. К нему вечером чего-то сам начальник милиции заглядывал.
— У тебя Нифедов про старика что-либо расспрашивал?
— Я в своей комнате сидела, ко мне не зашел. А только я так, Петька, разумею: старик через него и побег. Вышел он на кухню сам не свой. Посидел, опустивши голову, на табуретке. Пирога не взял. Начал было про покойниц дочек рассказывать, да махнул рукой, загорюнился. К себе пошел.