Быков усмехнулся.
— Чему это вы? — спросила она.
— Вы ведь все это говорите для доказательства: я-то не урожденная судомойка. Давить людей намереваетесь именно потому, чтобы отомстить всем за свое судомойство.
Варвара, против своей воли, пришла в волнение и даже побледнела. Она самой себе боялась признаться, что лезла из кожи вон, силясь подняться над судомойством, и что не видела другого способа для достижения такой цели, как давить людей.
— И вот еще что, Тишкова: я употреблю усилия, чтобы вы никогда и никуда не пролезли выше нынешней должности. В нашей, понятно, области. Советую выбросить из головы мысль — сесть на стул предрайисполкома. Я очень верю, что такого никогда не случится! Вы слышите, — никогда! Уже назначен новый председатель. Я вам говорю по секрету.
Слова эти кипятком окатили Варвару.
— Он не только назначен, но уже находится в Демьяновске. Я употреблю также усилия, чтобы вы не остались и в этой должности. Свое мнение о вас я доложил в облисполком. А также вновь назначенному предрику. Уверен: на нынешнем стуле вы не усидите. Есть у меня такая уверенность, ибо жизнь, Тишкова, к счастью, идет не по вашим законам. Так что рано восторжествовали. Не говори, говорят, гоп, пока не перепрыгнешь. От судомойки до великого — все же не один шаг. Расстояние длинное. Рожденному ползать — крылья не даны. Ползущий — раб по натуре. И деспот — тоже. Деспотка и вы, Тишкова. Простую, неграмотную старуху уборщицу поставили на колени, при этом испытали праздник своей злой и мелкой души, торжество над ней, над несчастной и слабой. Так вы удовлетворили ваше подлое тщеславие. Но вы рано, Тишкова, восторжествовали, ибо другая сотрудница, Милкова, не только на колени не стала, но даже не пригнула гордой головы, что жаждали вы, — так и не дождались! Вы сами почувствовали в ту минуту, Тишкова, свое бессилие перед такими людьми. Именно неграмотная старуха низвергла вас. Судомойка, дорвавшаяся до власти, — это, конечно, страшно. Но куда страшнее для вас, Тишкова, — непокоренные. Вы их боитесь. Вы боитесь доброты, ибо коварство может ее пересилить лишь на миг, на один миг, — жизнь все же раздавит вас. Так было со многими. Так будет, Тишкова, и с вами. Я ничуть не сомневаюсь, — рано или поздно, но за злобу придется расплачиваться, хотя бы честным именем. А у вас, сколько я теперь знаю, и таковой платы нет, — честное имя к вам не пристало. Будет именно так, Тишкова, — рано или поздно!
«Упустила место. Простить себе не могу!»
Варвара не нашлась что сказать и в глубокой тишине вышла из кабинета. Она бы и сама не могла ответить, зачем явилась сейчас к нему.
«Поглядим, голубь, поглядим! — думала она, не в состоянии унять дрожание рук. — Скверно то, что на его место, по слухам, приехал такой же демократ. Что ж, повоюем! Ах, вы голуби сизокрылые!»
В Глинку дорога лежала через Титково, и, подъезжая к совхозной усадьбе по ровному, нигде еще не выбитому шоссе, завершенному полгода назад, Быков, как мальчишка, взволновался оттого, что удалось его построить. Ему было радостно осознавать, что не пропали даром его труды и хлопоты. Около церкви он увидел фигуры Карманова и Юзика и попросил шофера свернуть. Выйдя из машины, он заметил на лицах того и другого одинаковое выражение равнодушия к нему. В лице Юзика угадывалось также чувство торжества, тонкой и злой иронии. Еще несколько дней назад люди эти, всячески превозносившие его, сейчас выказывали полное равнодушие к нему. Они уже знали о его переходе в другой район. Из выведенной в окошко церкви железной трубы густо валил дегтярно-черный, масляный, едкий дым, обволакивающий сажей стену с ее великолепным каменным кружевом в форме больших цветочных бутонов. Владимир Федорович поразился тому проворству, с каким они пустили в церкви кузницу, вытеснив библиотеку. «Ах, сукины сыны!» — тяжело подумал Быков, здороваясь с ними.
Целый месяц он находился на учебе в Академии общественных наук в Москве; воспользовавшись этим обстоятельством, Варвара и Карманов, подтолкнутые начальником областного управления культуры Мышковским, по недомыслию исполнили свой дурной замысел.
— Я завернул по дороге, — сказал Быков, глядя вопросительно-насмешливо и в то же время жестко на них.